– Мы ведь на самом деле ничего не знаем о Бат-Шеве. Просто в один прекрасный день она явилась откуда ни возьмись, – спохватилась Рэйчел Энн Беркович.

– Но у нас есть ответственность перед ней. Она же еврейка, в конце концов, тут уж ничего не попишешь, – заметила Норель Беккер.

– По-моему, она милая, – сообщила миссис Ганц всем и никому.

Наоми Айзенберг, сидевшая в задних рядах, поднялась, не дожидаясь, пока Рена обратит на нее внимание.

– Девочки любят Бат-Шеву, и я никогда не видела их такими счастливыми.

Наоми всматривалась в обратившиеся к ней лица: согласен ли с ней хоть кто-то? Пожалуй, нет. Как и всегда, впрочем. Но она была так зла, что ей все равно.

– Моя дочь Кайла утверждает, что Бат-Шева – единственная учительница, с которой можно поговорить. Обычно ее попросту игнорируют, потому что она у нас тихоня; остальные учителя ее вообще толком не замечают. Но Бат-Шева отнеслась к ней с особенным вниманием. Именно из-за ее благотворного влияния Кайла разговорилась и стала гораздо увереннее в себе.

– Ее сеуда на Пурим – тоже сплошь благотворное влияние! – саркастически выкрикнула Ципора Ньюбергер. – Может, ты этого хочешь для своей дочери, но я для своей – уж точно нет.

Ципора не могла взять в толк, как некоторые мамы умудрялись быть такими тюхтями. Это же не вопрос любви-нелюбви к конкретному учителю. Может, кто-то вроде Наоми Айзенберг поднял бы ее на смех, но у Ципоры было ощущение, что благополучие ее детей целиком зависело от исхода этого собрания.

Наоми снова поднялась, в ней клокотала годами копившаяся злость.

– Мне сейчас стыдно за то, что я из Мемфиса. Все эти разговоры о том, какая мы гостеприимная община, какая особенная – к чему они, если мы так зашоренно воспринимаем любого, кто хоть чем-то отличается от нас?

Это было уже слишком, и миссис Леви вскочила на ноги. Довольно она терпела Наоми Айзенберг. Вечно мутит воду, клевещет на общину. Она вспомнила, как Наоми отговорила ту семью переезжать в Мемфис, наболтав про нас столько гадостей. Тогда миссис Леви смолчала, но теперь уж не станет.

– Ты что о себе возомнила? – воскликнула она. – Если тебе здесь всё не по нраву, так и уезжай, никто не держит. Собственно, предлагаю всерьез об этом подумать. Но я прожила здесь всю свою жизнь и не позволю тебе оскорблять нашу общину. Мы слишком много хорошего для тебя сделали, чтобы ты вот такое рассказывала направо и налево!

Миссис Леви прямо-таки трясло – она чуть не оступилась, возвращаясь на свое место. Да она, между прочим, вообще едва в обморок не упала.

– Но что такого совершила Бат-Шева? – поинтересовалась Леанна Цукерман. – Это же всё слухи и домыслы. Кто-то может назвать хоть что-то конкретное, в чем она провинилась? Есть ли хоть что-то, что мы действительно знаем наверняка?

– Если тебе плевать, религиозна ли твоя дочь, мне нечего сказать. Но посмотри, что случилось с Широй Фельдман. Хочешь, чтобы и твоя дочь так закончила? – Ципора решила, что можно уже не сдерживаться: когда на кону нечто столь важное, в ход идет любое оружие.

Рена видела, что теряет контроль над ситуацией.

– Дамы, прошу вас! Настоятельно призываю вас к тишине, если мы хотим продолжать, – как можно внушительнее произнесла она.

Но было уже поздно. Стоило упомянуть Ширу, как все пошло вразнос. Джослин говорила, до чего неловко обсуждать на людях подобные вещи, как это несвойственно ни нам, ни Женской группе. А Арлина Зальцман шептала Рут Бернер, как им повезло, что не их дочерей назвали, по крайней мере пока, хотя они не сомневались, что Илана и Хадасса – следующие на очереди. Наоми Айзенберг во всеуслышание интересовалась, можно ли отменить пожизненное членство в Женской группе помощи, а Леанна Цукерман воспользовалась дыхательными практиками, которые изучила для собственного успокоения в стрессовых ситуациях. Бекки Фельдман просто была багрового цвета. Казалось, ее прямо сейчас вырвет. Будь она в состоянии, дотянулась бы до Ципоры и влепила бы ей пощечину.

И вот уже Рэйчел Энн Беркович говорила, как нехорошо, что Бат-Шева не попыталась остановить Ширу, а Этель Цукерман жаловалась, как дурно повлияла Бат-Шева на ее невестку Леанну, а Ципора Ньюбергер напоминала всем, кто готов был ее слушать, что Бат-Шева по-прежнему ходит в микву, хотя это совершенно недопустимо, а Хелен Шайовиц старалась умаслить миссис Леви, рассказывая ей, какую прекрасную речь та произнесла, четкую, убедительную и в то же время благопристойную, а Норель Беккер пыталась выяснить, знаем ли мы еще кого-то, кто завел бы роман на стороне, а Эдит Шапиро делилась воспоминаниями о том, каким чудным мальчиком был Йосеф и как важно сделать все возможное, чтобы его спасти, а…

– Тихо! – гаркнула Рена и постучала серебряным молоточком. Он понадобился впервые за всю историю Женской группы помощи.

Мы замолчали. Задышали ровнее. Попытались усмирить чувства, клокотавшие внутри. Напомнили себе, что находимся на собрании Женской группы помощи, чтобы освященная традицией история этой организации вернула нас в привычное благовоспитанное русло.

Воспользовавшись затишьем, миссис Леви снова поднялась со своего места. Она видела, что собрание трещит по швам, и поняла, что настал ее черед вмешаться. Хотя много лет прошло со времен ее президентства, люди до сих пор говорили, что ей не было равных в умении провести собрание. Вот почему ее даже избрали на рекордный третий срок.

– Вы позволите? – спросила она, оглядывая зал.

Мы кивнули; вне всяких сомнений, это был звездный час миссис Леви.

– Послушай, Бекки, – продолжила она. – Я совсем не хочу ставить тебя в неловкое положение, но мы здесь собрались именно ради того, чтобы с другими девочками не приключилось то же, что с Широй. Есть вероятность, что мы не сможем вернуть домой твою дочь, но мы обязаны уберечь остальных детей.

Бекки опустила голову. Она все еще не в силах была смотреть нам в глаза, но миссис Леви, несомненно, выразилась куда деликатнее Ципоры. Бекки старалась думать, что Шира была жертвой, принесенной во имя общины, и только эта потеря может спасти других детей. Но ей не стало ни капли легче; ей хотелось одного – чтобы Шира вернулась домой, целая и невредимая.

– Я была готова стать подругой Бат-Шеве, – выкрикнула Арлина Зальцман. – Мне она сразу понравилась. Но для меня важнее всего моя дочь, и кто, кроме меня, защитит ее?

– Даже если Бат-Шева не совершила ничего дурного, девочкам вредно иметь такую учительницу. Она создает иллюзию, что можно делать, что заблагорассудится, и не считаться с общепринятыми нормами, – сказала Рэйчел Энн Беркович.

– Я почти