брачная церемония могла быть соблюдена — моя мать всегда давала мне понять это. Нас обоих бросили в воду — либо утонут, либо выплывут, и мы барахтались, мы плыли друг к другу бог знает из какой дали, чтобы встретиться на гаитянском кладбище.

— Вы мне нравитесь, Джонс, — сказал я. — Если вы не будете доедать ту половину сандвича, я от нее не откажусь.

— Пожалуйста, старина. — Он пошарил в мешке и нащупал в темноте мою руку.

— Рассказывайте дальше, Джонс, — попросил я.

— Я приехал в Европу, — сказал он, — после войны. В какие только переделки не попадал! Никак не мог пристроиться к тому, к чему лежала душа. Знаете, в Импхале иной раз до того доходило — эх, думаю, хоть бы япошки настигли нас. Тогда начальство вооружило бы даже гражданских, вроде меня, и всех писарей из ТКА {77}, и поваров. Ведь я как-никак носил военную форму. Из гражданских многие тоже отличаются на войне, ведь правда? А я столько всего уразумел — прислушивался, наблюдал, изучал карты… Свое призвание всегда чувствуешь, даже если не удается ему следовать, — верно ведь? А чем мне приходилось заниматься? Всякой писаниной, проверкой путевок и пропусков на третьесортных актеришек — приезд мистера Кауарда не в счет, это было редкое исключение. Кроме того, опекал девочек. Я называл их «девочки». Старые боевые кони — это больше к ним подходило. У меня в канцелярии пахло, как в театральной уборной.

— Грим перебивал запах воды? — сказал я.

— Совершенно верно. Условия для опытов были неподходящие… Я все ждал, когда же представится случай, — добавил он после паузы, и я подумал: может, всю свою путаную жизнь Джонс питал тайную, безнадежную любовь к добропорядочности, ко всему настоящему, надеялся, что добропорядочность заметит его, высматривал ее издали, как ребенок, который все делает наоборот, лишь бы привлечь к себе внимание добропорядочных, настоящих.

— Вот теперь случай представился, — сказал я.

— Благодаря вам, старина.

— А мне казалось, что у вас гольф-клуб на уме…

— Правильно. Это была моя вторая мечта. Ведь одну надо всегда иметь про запас, не так ли? На случай, если первая не сбудется.

— Да. Видимо, так. — Я тоже мечтал разбогатеть. А еще о чем? Мне не хотелось копаться в таком далеком прошлом. — Советую вам немножко поспать, — сказал я. — Днем это будет небезопасно.

И, свернувшись калачиком, точно зародыш, он заснул почти мгновенно. Это придавало ему сходство с Наполеоном, и я подумал: может, у него есть и другие наполеоновские качества? Потом он открыл глаза и сказал:

— Благословенное местечко, — и снова заснул.

Я ничего благословенного здесь не видел, но в конце концов сам задремал.

Часа через два меня что-то разбудило. На минуту мне показалось, будто это идет машина, хотя откуда тут было взяться машине в такой ранний час. Обломки сна, не хотевшего отпускать меня, подсказали объяснение этим звукам: я будто вел свой «хамбер» через реку с каменистым руслом. Я лежал и слушал, глядя в серое рассветное небо. Со всех сторон нас окружали силуэты могильных памятников. Скоро поднимется солнце. Мне было пора идти к своему «хамберу». Убедившись, что вокруг все тихо, я разбудил Джонса.

— Больше спать нельзя, — сказал я.

— Пойду провожу вас немножко.

— Нет, нет. Ни в коем случае. Только подведете меня. Пока не стемнеет, держитесь подальше от дороги. Крестьяне скоро пойдут на рынок. Стоит им только увидеть белого, и они сразу донесут.

— Значит, донесут и на вас.

— У меня есть оправдание. Разбитая машина на дороге в Ле-Кей. Придется вам побыть в обществе кошки до темноты. А потом ступайте в хижину и ждите там Филипо.

Джонс настоял на рукопожатии. В трезвом свете дня чувства, которыми я было проникся к нему, быстро улетучивались. Я снова вспомнил Марту, и, точно разгадав мои мысли, он сказал:

— Передайте от меня привет Марте, когда увидитесь с ней. И Луису с Анхелом, конечно, тоже.

— А Мурашу?

— Мне было хорошо у них, — сказал он. — Как в родной семье.

Я пошел к дороге вдоль длинного ряда могил. Я не был создан для передвижений в маки́ — шел не таясь. Я подумал: Марте как будто незачем лгать, но опять-таки кто ее знает? Напротив кладбищенской стены стоял джип, но в первую минуту вид его не нарушил хода моих мыслей. Потом я остановился. Разглядеть, кто сидел в джипе за рулем, было нельзя, но я слишком хорошо знал, что последует дальше.

Послышался шепот Конкассера:

— Стоять на месте. Смирно стоять. Ни шагу.

Он вылез из джипа, за ним следом — толстый шофер с золотыми зубами. На нем даже сейчас, в сумерках, были черные очки — единственное, что ему полагалось вместо формы. В грудь мне был нацелен автомат устарелого образца.

— Где майор Джонс? — шепотом спросил Конкассер.

— Джонс? — сказал я как только посмел громко. — Откуда я знаю? Моя машина сломалась. У меня пропуск в Ле-Кей. Вам это известно.

— Тише, вы. Я отвезу вас и майора Джонса назад в Порто-Пренс. Надеюсь, живьем. Президенту так больше понравится. Мне надо помириться с президентом.

— Что за нелепость! Вы же видели на дороге мою машину. Я еду…

— Как же, конечно, видел. С тем сюда и приехал, чтобы увидеть. — Автомат в его руках дернулся куда-то влево. Пользы от этого мне было мало — шофер тоже держал меня на мушке. — Ближе, — сказал Конкассер. Я шагнул вперед, но он сказал: — Не вы. Майор Джонс.

Я оглянулся и увидел, что у меня за спиной, чуть левее, стоит Джонс. В руке у него была недопитая бутылка виски.

— Идиот. Куда вас понесло?

— Простите. Я подумал, что вам захочется выпить, пока вы тут ждете.

— Садитесь в машину, — сказал мне Конкассер. Он подошел к Джонсу и ударил его по лицу. — Шкура, — сказал он.

— Нам обоим хватило бы, — сказал Джонс, и Конкассер ударил его еще раз. Шофер стоял и смотрел на них. Теперь уже настолько рассвело, что в его ухмыляющейся пасти были видны поблескивающие золотые зубы.

— Садитесь рядом со своим дружком, — сказал Конкассер. Он повернулся и пошел к джипу, а шофер тем временем не выпускал нас из-под прицела.

Грохот, если он оглушителен и раздается близко от вас, бывает почти неощутим: я не столько услышал, сколько почувствовал взрыв по вибрированию барабанных перепонок. Я увидел, как Конкассер повалился навзничь, точно от удара невидимым кулаком; шофер ткнулся лицом в землю; обломок кладбищенской стены взлетел в воздух и долгое время спустя с легким свистом упал на дорогу. Из хижины вышел Филипо, за ним, прихрамывая, поспевал Жозеф. У них были такие же допотопные автоматы.