Он пододвинул поближе один из дорожных сундуков, сел на него и стал разглядывать собравшихся.

Гардеробная в Королевском театре была не чем иным, как огромной гримуборной, которую при постановках оперетт отводили хору. Труппа Дэйкрес хранила в ней костюмы для следующих спектаклей. В углу стояла широкая гладильная доска, пол был устлан какими-то ветхими декорациями, а у стены пылились зачехленные стулья. В целом помещение служило чем-то вроде кают-компании или, как говорили прежде, артистического фойе. Каролин пыталась возродить в своей труппе старинный дух актерского товарищества. Она давно начала свою карьеру и еще помнила атмосферу, царившую за кулисами в театрах старой школы: то чувство почти домашнего тепла и неразрывной спаянности, которая превращала гастрольную труппу в маленький уютный мир, обособленно существовавший внутри большой вселенной. С помощью Мейера она старалась, по мере сил, поддерживать постоянный состав труппы. Каролин просила мужа присматривать «полезных» актеров и актрис, подразумевая под этим людей, которые могли легко вписаться в уже готовые формы, а не придумывать новые. «Пух, милый, – говорила она, – мне нужны актеры, а не революционеры». Возможно, поэтому в ее труппе не было молодых артистов, не считая Валери Гэйнс и Кортни Бродхеда. Валери она приняла после долгого сопротивления, да и то лишь потому, что боялась – как она призналась потом Хэмблдону, – что ее начнут подозревать в ревности к молодым и красивым девушками. Всем остальным: Акройду, Гаскойну, Ливерсиджу, Вернону, Хэмблдону и Сьюзен Макс, – стукнуло уже за сорок. Это, как выразился Хэмблдон, «старые гастролеры», уже давно привычные к манерам и голосам каждого из членов труппы. Внутри таких союзов всегда присутствует невидимая связь. Трудно сказать, насколько хорошо они понимали друг друга на самом деле, но о себе они всегда говорили не иначе как о «счастливой семейке». Глядя на эту компанию, Аллейн ясно чувствовал витавший в ней общий дух. Как они воспримут случившееся? И главный вопрос – кто? Кто из них? Он внимательно вглядывался в каждое лицо.

Хэмблдон отошел от Каролин и сел напротив, рядом с Джорджем Мэйсоном. Оба были бледны и хранили молчание. Расплывчатое лицо Мэйсона опухло, словно он недавно плакал. Вид у него был унылый и подавленный, почти больной. Хэмблдон тяжело опустил свою красивую голову. Он прикрыл глаза длинной ладонью с тонкими пальцами, словно ему мешал свет. Брэндон Вернон сидел, скрестив руки на груди и угрюмо сдвинув брови. В его внешности было что-то подозрительное, почти вульгарное, как порой случается с пожилыми актерами. Бледность его казалась следами плохо стертого грима, а подвижный рот все время норовил расплыться в сардонической улыбке. Глаза, неподвижные и тусклые, смотрели с вызовом. На висках серебрилась легкая седина, бритый подбородок тоже отливал сединой. Ему блестяще удавались роли светских львов. Когда Аллейн вошел в комнату, Вернон что-то резко говорил Акройду, который, очевидно, его взбесил. Акройд, чье комичное лицо так мало подходило к его характеру, раздраженно слушал. Он все время гримасничал и ерзал на месте, искоса поглядывая на Каролин.

Рядом с Акройдом сидел Ливерсидж, место справа от него было пусто. Прежде тут сидела Гэйнс, пока ее не позвала Каролин. Аллейн немного удивился, заметив, как глубоко потрясен Ливерсидж. Его слишком правильное, слишком миловидное лицо покрыла смертельная бледность. Казалось, ему было мучительно сидеть на месте, а когда он закуривал новую сигарету, зажигая ее от окурка предыдущей, его руки дрожали так сильно, что он почти не мог ими управлять.

Молодой Кортни Бродхед, в отличие от него, выглядел хоть и мрачным, но далеко не таким убитым, как во время ночной поездки в поезде. «Они поменялись ролями», – подумал Аллейн. В ту ночь Бродхед одиноко стоял на площадке, уткнувшись в воротник плаща, а Ливерсидж сыпал шутками и красовался перед Валери. Мысли Аллейна все время возвращались к той ночи.

Тед Гаскойн присоединился к Гордону Палмеру и его кузену Джеффри Уэстону. Помощник режиссера описывал им блочный механизм с бутылкой. Палмер с жадностью слушал, кусал ногти и засыпал его вопросами. Уэстон почти все время молчал.

Рабочие сцены робкой кучкой стояли в другом конце комнаты.

Через некоторое время Аллейн понял, что члены труппы испытывают напряжение и неловкость от присутствия Каролин и, возможно, Хэмблдона. Во время разговора то и дело мелькали косые взгляды и обрывки фраз. На самом деле, подумал он, это довольно естественно, ведь им приходится иметь дело с горем, а ничто в этой жизни не смущает нас так сильно, как чужое горе. «Но только не для этих людей, – возразил себе Аллейн. – Они-то как раз прекрасно умеют обращаться с горем. Значит, они смущены по другой причине».

Пока все отвлеклись общим разговором, он наклонился к Каролин и тихо произнес:

– Честно говоря, я не нахожу себе места от мысли, что вы считаете меня источником своих бед.

– Вас? – Она посмотрела на него с изумлением. – Почему?

– Из-за моего подарка.

– Вы имеете в виду ту зеленую фигурку – тики?

Она бросила взгляд на Хэмблдона и мгновенно отвела глаза.

– Я бы предпочел, чтобы вы мне ее вернули, а я бы подарил вам вместо этого что-нибудь другое, – добавил Аллейн.

Каролин внимательно посмотрела на него. Ее ладонь дрогнула на груди.

– Что вы имеете в виду, мистер Аллейн? – спросила она быстро.

– Она у вас в сумочке?

– Да… Нет. – Она открыла сумочку и опрокинула ее на колени. – Конечно, нет. У меня ее не было с тех пор, как… В общем, еще до ужина. Кто-то ее взял – все хотели посмотреть. Нет, я точно помню, что у меня ее не было.

– Можно мне спросить, у кого она сейчас?

– Конечно. Если хотите.

Аллейн повысил голос:

– Простите, у кого тики мисс Дэйкрес? Она хочет его вернуть.

Мертвое молчание. Он быстро оглядел комнату. Все казались растерянными и слегка шокированными, словно Каролин, заведя разговор о тики, позволила себе выйти из роли скорбящей жены.

– Наверное, он остался на сцене, – пробормотал Кортни Бродхед.

– Значит, ни у кого нет? – настойчиво спросил Аллейн.

Кое-кто начал шарить в карманах.

– Я помню, что отдал его вам, – обратился Брэндон Вернон к Акройду.

– Кто-то его у меня забрал, – возразил Акройд. – Вы, Фрэнки.

– Я? – растерянно переспросил Ливерсидж. – Но у меня его нет. Кажется, я отдал его…

Он замолчал и посмотрел на Каролин.

– Кому? – спросил Аллейн.

– Мистеру Мейеру, – неловко промолвил Ливерсидж.

– О! – тяжело выдохнула Каролин.

Сьюзен Макс смотрела на Аллейна со странным выражением, которого он не мог понять. Валери Гэйнс вдруг крикнула:

– Это порча! Я сразу так подумала. С ним что-то не то. У меня нюх на такие вещи…

– Я абсолютно уверена, – твердо возразила Каролин, – что в моем тики нет ничего дурного. Так же, как и в том, что за столом его у Альфи не было.