Валиде-султан Кёсем возражала против таких мер, утверждая, что во время войны не годится причинять людям еще большие страдания. Задумавшись о судьбах людей, которые были вынуждены отказаться от новой жизни в столице, где они устроились после того, как были изгнаны со своих земель, и которых теперь ожидало неопределенное будущее в удаленной и опустошенной сельской местности, Мурад смягчился. Он сделал исключение для престарелых и немощных, сирот и вдов, тех, кто родился в Стамбуле, и для любого, кто мог доказать, что он прожил в городе более сорока лет. Возможно, первоначальная реакция султана Мурада на бегство из сельской местности была проявлением его эмоций, но решение этой проблемы требовало наличия хорошо продуманной политики. В 1636 году он приказал подготовить подробный доклад о финансовых ресурсах Анатолии (в условиях свойственных для данной местности волнений, которые уже привели к перемещению тысяч потенциальных налогоплательщиков) с целью выявления тех, с кого можно было взимать налоги.

Когда в еще более удаленных, чем Малая Азия, регионах империи создавалось впечатление, что центральная власть слабеет, местные влиятельные династии начинали поигрывать мускулами. На территории современного Ливана должность османского военного губернатора давно занимал предводитель друзов Факр аль-Дин Маан. Происходившие в Анатолии мятежи изолировали его от центра империи, что позволило ему укрепить свое влияние в этом регионе и усилить контроль над имевшимися в нем источниками доходов. Активно занимаясь коммерческой деятельностью, он от собственного имени заключал соглашения с европейскими купцами. Его полунезависимый статус признавало даже центральное правительство, но только до тех пор, пока он сохранял свою лояльность и добросовестно отправлял в имперскую казну средства, получаемые с взимания пошлин на шелк и хлопок, объем торговли которыми в регионе вырос. Но в 1633 году великий визирь посчитал, что Факр аль-Дин стал слишком могущественным, и приказал губернатору Дамаска его арестовать и вместе с сыновьями доставить в Стамбул, где впоследствии его и казнили. Ни один из менее влиятельных семейных кланов этого региона, пытавшихся после его смещения заполнить вакуум власти, не обладал могуществом, которое могло представлять угрозу для Османской империи. Сын Факр аль-Дина, Хусейн, получил османское воспитание и, после придворной службы, в 1656 году был направлен в Индию в качестве посланника султана Мехмеда IV. Его имя осталось в истории благодаря тому, что он был главным источником сведений для летописца Мустафы Наима.

После почти столетней борьбы за установление своей власти в богатой провинции Йемен и целого ряда неудачных попыток ее подчинить, турки отказались от мысли и дальше сохранять свое не слишком сильное влияние в этом регионе, сфера распространения которого ко времени их ухода ограничивалась узкой береговой линией. В ответ на призыв местного клана Зайди начать «священную войну» в начале столетия был предпринят целый ряд антиосманских акций, после которых наступило кратковременное затишье, а затем местное население возобновило противодействие туркам, закончившееся в 1635 году бесславным уходом османских сил. Настойчивые попытки Османской империи удержать в своих руках эти отдаленные и негостеприимные земли дорого обошлись обеим сторонам. Религиозная непримиримость имперских владык не слишком привлекала йеменские кланы, а Османское государство либо не желало, либо уже не могло направлять свои ресурсы на поддержание присутствия в регионе, стратегическая ценность которого снизилась после окончания соперничества с португальцами в Индийском океане.

Для того чтобы прекратить волнения в провинциях, Мурад IV использовал два инструмента: активные военные действия и административную реформу. Он также был участником кампании по духовному возрождению, которая должна была изменить нравы его подданных и которая на протяжении всего столетия оказывала влияние на общественную и политическую жизнь. В 1609 году султан Ахмед запретил выращивание и употребление табака, который английские торговцы не так давно ввезли в его владения. В качестве аргумента он ссылался на то, что люди не занимаются своими делами, а проводят дни и ночи за курением табака в кофейнях. Табак пользовался такой популярностью, что запрет оказался неэффективным и в 1614 году его снова пришлось вводить. Но к этому времени он стал настолько прибыльной культурой, что его выращивание уже конкурировало с таким традиционным занятием, как пчеловодство. Впрочем, и цены на мед тоже выросли. Султан Осман вновь ввел запрет на табак (подкрепленный фетвой шейх-уль-ислама), а в конце 1630 года его примеру последовал султан Мурад.

В марте 1631 года султан распорядился вновь ввести в действие законы, регулирующие потребление предметов роскоши немусульманами. На самом деле это был политический вопрос, хотя и возникший по причине наличия соответствующей правовой базы (немусульмане были подданными второго класса, к которым надлежало «относиться с презрением и заставлять быть скромными и смиренными в манере одеваться и в фасоне платья»), и именно Ахмед I, который хотел, чтобы его считали образцовым правоверным, установил, какие предметы одежды могут носить только мусульмане. Мурад вновь утвердил этот запрет и продлил его действие на неопределенное время:

Программа общественных преобразований Мурада нашла горячего сторонника в лице харизматического проповедника Кади-заде Мехмеда. В 1631 году этого уроженца городка Баликесир, на северо-западе Малой Азии, назначили проповедником мечети Айя София (что было самым престижным назначением такого рода в империи). По случаю дня рождения пророка Мухаммеда, который тогда выпал на 16 сентября 1633 года, в мечети султана Ахмеда в присутствии Мурада IV были прочитаны две проповеди. Первую читал проповедник, который во время пятничных молитв регулярно читал проповеди в этой мечети. Это был почтенный Хальвети, шейх Эбюльхайр Мекдеддин Абдулмесид, также известный под именем Сиваси-эфенди. Вторую читал Кадизаде Мехмед. По утверждению Катиба Челеби, Сиваси-эфенди попытался упредить реплики своего соперника, подвергнув осмеянию выдвигаемые им идеи, но резкое осуждение Кадизаде Мехмедом всех новшеств, введенных в религиозную практику и веру, а также в общественное поведение, глубоко взволновало измученную волнениями последних лет паству.