Храбрец стянул с себя рубаху, обнажив волосатую грудь. На шелковом гайтане раскачивался медный крестик. Тут все разглядели, что парень, несмотря на присущую людям высокого роста некоторую неуклюжесть в движениях, крепок в плечах, а своей громадной ладонью он может, пожалуй, прикрыть дно десятиведерной бочки.

Бесов с любопытством разглядывал невесть откуда взявшегося соперника. Желающие потягаться с ним в силе находились нечасто. Как правило, это были нетрезвые мужички, подзуживаемые публикой, решившей повеселиться за чужой счет. Такие не то что сопротивляться — не успевали пикнуть, как Бесов отрывал их от земли и опускал зрителям на колени.

Сейчас Бесов почувствовал, что предстоит нешуточное дело. Уже по манере парня двигаться, внимательно и выжидающе глядеть на соперника, по осанке и еще каким-то менее уловимым признакам стало ясно: здесь не возьмешь с кондачка, придется применить и ловкость, и силу.

Чемпион сделал обычный для себя хорошо натренированный прием: он мягким движением протянул вперед руку, чтобы коснуться шеи противника и затем правой захватить ее, зажав мертвым кольцом. Дальше все было делом техники: развернуть противника в сторону и спокойно уложить на лопатки. Даже опытные атлеты попадались на этот нехитрый, но до совершенства отточенный прием.

Теперь дело обстояло иначе. Едва рука Бесова оказалась возле парня, как тот неожиданно перехватил ее и рванул на себя. Еще мгновение — и он поймал бы чемпиона на болевой прием, нажимая правым плечом на локтевой сустав развернутой руки. Если он и не переломил бы руку, то Бесову все равно было бы не вывернуться. К своему счастью, он вовремя ушел от этого приема.

Но у парня были прямо-таки железные руки. Он уже сам шел на Бесова, норовя захватить его. Он имел преимущество в росте, руки его — длинные, мощные, как щупальца спрута, так и выискивали слабинку в защите чемпиона.

Публика, вначале онемевшая от удивления, теперь неистово поддерживала земляка:

— Гришка, хватай его!

— Косинский, не замай! Знай наших!

— Клади чемпиона!

Парень спокойно ушел от коронного номера Бесова — «мельницы». Он двигался на атлета спокойно и деловито, словно выполняя какую-то привычную домашнюю работу.

Бесов окончательно понял: здесь не до шуток. Вчерашнее застолье не прошло даром: он тяжело дышал, сердце бешено колотилось. Нет, надо мобилизоваться и бороться вовсю.

И надо экономить силы: их надолго не хватит. К тому же он изрядно выложился во время выступления. Этого парня можно одолеть только неожиданно и точно проведенным приемом, одним-единственным. Бесов обхватил соперника. Мгновение, и он проведет бросок — «мельницу».

Теперь уж парню дешево не отделаться!

Но что это такое? Соперник вроде бы ухитрился сделать то, что не получалось у знаменитых иностранных атлетов, боровшихся с Бесовым. Разве Бесов забыл, как в переполненном до отказа цирке Никитиных он так припечатал к ковру знаменитого голландца Ван Риля, что того пришлось отливать водой? Разве не он поверг на помост не менее знаменитого чемпиона Австрии Георга Рибахера?

Напрягаясь, парень уперся руками в подбородок Бесова. Тот вынужден был ослабить захват, что оказалось роковым для знаменитого атлета. Парень, изловчившись, припечатал Бесова к помосту.

Публика задохнулась от восторга!.. Шутка ли, свой, деревенский, победил знаменитого чемпиона.

Еще долго в Слободском обсуждали это удивительное событие.

— Гришка Косинский далеко пойдет! — таково было единодушное мнение.

Вечером на веранде дома казначея шло шумное застолье. По случаю отъезда Бесова собралось все высшее местное общество. Лаже поражение чемпиона не поколебало его авторитет.

Но и его победитель — Гриша Косинский стал героем дня. И прежде об этом парне, жившем в глухой деревушке недалеко от железнодорожной станции Зуевка, по уезду ходили различные слухи. Очевидцы, к примеру, рассказывали, что забавы ради он на ярмарке минувшей весной взвалил себе на плечи лягавшегося трехлетнего жеребца и разгуливал с ним по базару. Что, к примеру, он за раз съедал ведро картошки и выпивал ведро парного молока. Что никогда не брал в рот хмельного и не курил.

Сейчас Косинский тихо сидел возле Бесова за столом, почти ничего не ел. Сам чемпион с видимым наслаждением расправлялся с большим блюдом жареной телятины, которое заботливо поставила перед ним Надежда.

Емельян Лимонов, владелец лучшего в городе винного погреба, оснастил стол различными питиями — от «Нежинской рябины» до различных сортов водки с наклейками салатового цвета «Завод Н. Л. Шустова в Москве».

Он назойливо предлагал выпить Косинскому:

— Чего кочевряжишься? Не воду ключевую предлагаю, ну, давай, махни рюмашечку! Надо пить и гулять, да других забот не знать.

— Не балуюсь! — коротко отвечал Григорий.

— Что, никогда и в рот хмельного не брал? — допытывался Лимонов.

— Да нет, брал! — сознался Григорий, начиная разговариваться. — Юношей совсем был, меня отец, значит, по делу послал к соседям. А у них сродственник с Японской войны вернулся. Ногу ему оторвало снарядом. Я пришел, а они, значит, гуляют.

Я, дескать, говорю: дайте на два дни мешки, батька просит. Ему овес на базар везти.

А они привязались, говорят:

«Не выпьешь, так и мешков не дадим. У дяди Иона теперь ноги нет, а ты его не уважаешь? Не по-соседски. Ну, за ногу, значит, дяди Иона давай тебе, паря, нальем. А то и отец твой зачем-то не пьет. Смотри, паря, испортишься, тоже пить не будешь — как же жить-то тебе тогда? Какое уважение от соседей?»

Эх, думаю, была не была, как-нибудь стерплю ради дела.

«Лей!» — говорю.

Дали стакан, да в нем, значит, не такая прозрачная, как у вас на столе, а домашняя водка, мутная да вонючая. Перекрестился я со страхом да и, зажмурившись, выдул сдуру.

Все сидевшие за столом казначея давно притихли, слушая бесхитростный рассказ парня, который, в этом сомнений не было, рассказывал чистую правду. Его простодушное лицо говорило о том, что за всю жизнь он и слова не солгал.

— Дальше-то что? — поинтересовался фармацевт Рябинский, ковырявший вилкой холодец.

Исправник Пасынков расхохотался, обнажив желтые крепкие зубы:

— В канаве наш молодец валялся!

— Не, не валялся, — сказал Гриша. — Однако едва не помер. Все кишки наружу вывернуло. Очень плохо мне было… Запах теперь учую, так дурманит…

— Ну, — спросил, меняя тему, Бесов, — в кого ты такой пошел богатырский?