Своего рода «формулой» артефакта является отношение двух этих показателей: сценарных и потенциально допустимых действий. Старые пластмассовые кегли (почему-то столь распространенные в качестве игрушек советских детей, не имевших представления о боулинге) позволяют сделать гораздо больше, чем заложено в сценарии – просто потому, что их сценарий «прописан» недостаточно четко. Водяной пистолет заметно «тоталитарнее»: действия с ним сильнее детерминированы сценарием. (Впрочем, и в него можно залить далеко не только воду.)

Само понятие модальности применимо к материальному объекту настолько, насколько он является объектом-во-взаимодействии. Представим теперь афорданс объекта как простое множество действий, которые может совершить с этим объектом играющий.

Схема 17. Афорданс: множество потенциальных действий с материальным объектом

Некоторые действия находятся «ближе» друг к другу в пространстве физических операций и потому допустимо говорить о кластерах потенциальных действий.

Теперь выделим в этом множестве подмножество действий, встроенных в материальный объект, т. е. предусмотренных сценарием (inscriptions).

Схема 18. Инскрипция: множество сценарных действий с материальным объектом

Опять же, в пространстве сценарных «ходов» действия связаны друг с другом в относительно строгие последовательности (пистолет сначала заряжают и лишь потом приступают к стрельбе), а потому их, вероятно, следует изображать в качестве ориентированного (направленного) графа.

Мы видим, что значение имеет не только богатство возможных игровых ходов, предусмотренных сценарием, но и спектр потенциальных действий, оставшихся за скобками. Почему? Потому что множество афордансов является основанием для переписывания сценария самим действующим: в игре объекты нестабильны – они непрерывно приобретают новые функции и роли по ходу того, как разворачивается взаимодействие. Это свойство – свойство эмерджентности игровых ситуаций – основано на эффекте транспозиции сценария.

Схема 19. Транспозиция сценария

Транспозиция сценария – «перепрограммирование» объекта. К примеру, в Барнауле игрушки были «перепрограммированы» участниками акции, делегировавшими им функцию политического высказывания. Детские игры содержат массу примеров такой транспозиции. Вспомним мистический момент, в который машинка ломается. Задние колеса отвалились, и часть сценарных действий более физически невозможно выполнить: ее уже нельзя посылать в дрифт мощным толчком («катнуть»), но все еще можно «возить» (т. е. перемещать, не отрывая руки, издавая характерный звук «м-м-м-м» или «ж-ж-ж-ж»). Множество потенциальных действий изменилось и вместе с ним меняется (сокращается) множество сценарных ходов. Зато теперь у машинки можно отломать оставшиеся колеса, перевернуть и сделать из нее лодку. Поломка (изменение афорданса) – вовсе не обязательное условие перепрограммирования объекта. Но зачастую именно оно стимулирует эффекты транспозиции.

У всех объектов городского пространства – от светофоров до зданий – есть одна общая черта: рано или поздно они приходят в негодность. Далеко не всегда поломка городского объекта приводит к изменению его функционала. (В конце концов, светофор можно починить, а здание – отремонтировать.) Изменение функционала – следствие устаревания не столько конкретной материальной вещи, сколько того класса объектов, которому она принадлежит. Это справедливо как минимум для одного сооружения – телефонных будок.

Телефонная будка без телефона (а так в годы моего детства выглядела почти половина пензенских телефонных будок) становится «дисфункциональной». В нормальных обстоятельствах ей можно вернуть функциональность, просто повесив в ней телефон. Но в эпоху тотальной мобильной связи дисфункциональными оказываются сами городские телефоны – редкие выжившие представители этого вида используются преимущественно в экстренных обстоятельствах. Кажется, телефонные будки без телефонов, ставшие живыми городскими руинами, обречены на скорое вымирание. Или «перепрограммирование».

Рассмотрим три случая таких транспозиций.

В Одессе телефонные будки, оставшиеся без аппаратов, пользуются большой популярностью у горожан. Это – места для общения (и курения) продавщиц из соседних магазинов. Желтые одесские будки благодаря своей конструкции избежали участи превращения в городские туалеты, сохранив тем не менее функционал полуприватного пространства в пространстве публичном. А потому ими по-прежнему пользуются для телефонных переговоров: люди, говорящие по мобильному, регулярно заходят в них, чтобы укрыться от дождя или шума проезжей части.

В Лондоне знаменитые на весь мир красные телефонные будки постепенно превращаются в реликт, неиспользуемую декорацию. Выпускники Лондонской школы экономики Гарольд Крастон и Кристи Кенни нашли им новое применение.

На крыше «Соларбокса» – солнечная батарея, внутри – разъемы для зарядки любого типа смартфона. Первый из шести опытных образцов, установленный на Тотнэм Корт Роуд, привлекает в среднем около шести человек в час.

Третью стратегию «перепрограммирования» будок выбрали в Осаке. Это стратегия транспозиции-рефрейминга.

Группа студентов Киотского университета дизайна и технологий при поддержке мэрии превратила морально устаревшие телефонные будки в аквариумы с золотыми рыбками.

Нетрудно заметить, что в случае Осаки транспозиция сопряжена с транспонированием и рефреймингом, в лондонском кейсе угадываются черты рекурсии, и только Одесса – пример чистой транспозиции. Объекты «перепрограммируются», обрастая новыми взаимодействиями естественным образом, без вмешательства властей, художников или активистов. Вероятно, дальнейшая эволюция телефонных будок в гипермобильном мире даст нам еще несколько примеров транспозиции.

Ирвинг Гофман пишет: