Я осторожно встала с дивана и на цыпочках прошла на самодельную кухню. На столе стояла открытая банка арахисовой пасты, а на краю раковины лежал наполовину облизанный нож.

Я схватила его, в кои-то веки поблагодарив Бэйна за привычку использовать острый нож даже для приготовления бутербродов с желе и арахисовой пастой.

Пройдя мимо комнаты Бэйна, я задумалась, не стоит ли его разбудить. Наверное, нет. Наверняка кто-то из его пьяных друзей вырубился на причале или отливал в ведро, которое тот хранил на случай рыбалки. Обув ботинки, я приоткрыла дверь и выглянула в щель.

Ничего.

Никого.

Я посмотрела вниз. Перед дверью лежала гора ракушек. Раскрыв ее шире, я вышла. Все ракушки были одного вида. Желтая колючая сердцевидка. Не такая уж редкая, но шансы насобирать горсть совершенно одинаковых ракушек были невелики. Ракушки – как люди. Они отличаются по размеру, цвету, форме, но все равно прекрасны. Я присела на корточки и взяла одну в руки. Она все еще была холодной и только что выловленной из океана. Я прищурилась, устремив взгляд на розовые, сиреневые и голубые оттенки рассвета и высматривая человека, который оставил раковины. Но вдруг мой взгляд упал на еще одну горку возле лестницы, ведущей на причал.

Еще ракушки.

Я подошла к ним, и сердце забилось еще быстрее. Меня ждала горсть редких, роскошных раковин, которыми покрывали ювелирные шкатулки. Холодных. Свежих. Как такое возможно?

Я взяла одну и убрала в карман к колючей сердцевидке. Затем спустилась на причал, где меня ждала еще одна горсть.

Мурекс пальма-роза. Я положила одну в карман. Пошла дальше.

Береговая улитка. Господи, как? Как? В карман.

С причала я побрела на набережную, страстно желая узнать, что все это значило.

Львиная лапа.

Морской полосатый тюльпан.

Туррид.

Остроконечная венерка. Я так далеко ушла от пристани, что мне пришлось оглядеться, чтобы понять, где я остановилась. Все ракушки были собраны, а я, запыхавшись, с растрепанными волосами стояла посреди набережной в огромной рубашке, которую одолжила у Бэйна. Я огляделась вокруг. Все магазины были закрыты. Что это значило? Что здесь, черт возьми, происходит?

Остроконечная венерка.

И куда она указывала? Я проследила, куда был направлен острый конец ракушки. В переулок. Я помнила этот переулок. В нем осталось одно из самых сладких, тяжелых, поворотных для моего сердца воспоминаний.

Именно там Трент впервые прижал меня к стене, угрожая, дразня, поймав меня на вранье.

На трясущихся ногах я перешла дорогу. Все мое тело гудело в ритме незнакомой мне песни. Я чувствовала себя настолько живой, что хотелось кричать. Меня переполняло опасное чувство надежды. Оно грозило разорвать меня в клочья, если я окажусь неправа. Я с готовностью шла навстречу сизому рассвету, зная, что он мог дать мне весь свет, который был мне так нужен.

– Трент? – Его имя прозвучало, как загаданное желание.

О чем я думала, надеясь его там увидеть?

Но я ничего не услышала. Шагнула дальше, прижалась спиной к той самой стене, встав в том же месте, где мы встретились впервые, и с глубоким вдохом закрыла глаза.

– Прошу, – сказала я.

– О чем просишь? – раздался его голос из ниоткуда.

Я не открыла глаза. Быть может, это было мое воображение. Может, я сошла с ума. И, возможно, мне уже было все равно. Я не могла отважиться открыть глаза и не увидеть его, поэтому держала их закрытыми.

– Прошу, прости меня.

– За что?

– За то, что пыталась уничтожить тебя. Уничтожить себя, нас. За то, что не верила в себя и так долго не могла правильно поступить в ситуации с отцом и Тео. За то, что была трусихой. Но больше всего я жалею, что не призналась тебе в своих чувствах. Ведь тогда, возможно, ты бы отдалился, и ничего этого не случилось бы.

– Что ты чувствуешь, Эди?

Он обхватил мою щеку своей большой, теплой ладонью, и тогда я поняла, что все это было по-настоящему. Он был настоящим. Я открыла глаза, и он стоял передо мной во плоти. Мужчина, который своим молчанием наполнял мое сердце музыкой.

– Я…

Я открыла рот, но не смогла закончить предложение. Его губы обрушились на мои в отчаянном поцелуе, от которого закружилась голова, а из легких вышел весь воздух. Он посасывал мои губы, успокаивая сладким прикосновением, и, вцепившись в его мускулистые предплечья, я прижала его ближе.

– Ты не отдала Джордану флешку, – сказал Трент.

Мне хотелось расплакаться. Каждую ночь, лежа в кровати, я молилась, чтобы он и без моих слов сумел догадаться об этом. Я не хотела, чтобы ему пришлось выбирать между Вал и мной.

– Как я могла? – простонала я ему в губы. – Как я могла, ведь ты мой океан.

Мы утонули в очередном поцелуе. Это был другой поцелуй. Поцелуй-подтверждение, что все было по-настоящему. И неважно, насколько ненормальным и неправильным было происходящее, оно принадлежало нам.

– Я не хочу портить отношения между тобой и матерью твоего ребенка. – Я так жалобно всхлипнула, приникнув к его губам, что пришлось сильнее сжать пальцами его руку, чтобы он оставался рядом.

К моему потрясению, он осуществил мое желание, прижимаясь ко мне и отдавая все, что мог.

– Мать моего ребенка сама испортила отношения с Луной, а не ты. Именно ты научила Луну улыбаться. Ты проводила с ней время. Ты, черт побери, брала ее за руку, когда ее дразнили. Ты была для моей дочери такой матерью, какой Вал никогда не стать. Не знаю, что ты видела в тот день, когда Вал заявилась ко мне домой, но что бы это ни было, ты все не так поняла. Ей всегда было плевать на ее ребенка. Она пришла за деньгами и властью. А теперь уползет туда, откуда пришла.

– Мне жаль. – Я прикоснулась к его лицу и, отодвинувшись, посмотрела на него.

– А мне нет, – ответил он. – А еще мне не жаль, что я отправил твоего отца за решетку. Эди, он совершил нечто ужасное, о чем тебе нужно знать.

Я кивнула.

– Я тебе верю.

И я верила. Я уже слышала о некоторых его ужасных поступках. И что бы Трент ни рассказал мне о моем отце, я знала: это была правда. Потому что Джордан Ван Дер Зи совершенно не знал границ.

Трент чмокнул меня в нос и прижался лбом к моему лбу.

– Я люблю тебя, – признался он, сжав мою шею ладонями, и неистово замотал головой, будто это было ошибкой. Будто он не должен был меня любить, но у него не было иного выбора. Сердце готово было разорваться. – Я так сильно в тебя влюблен, Эди Ван Дер Зи, что уже не знаю, где заканчиваюсь я и начинаешься ты. Люблю тебя, вопреки тому, что это полное безумие. Тому, что мы с тобой в чудовищной ситуации. Люблю тебя, хотя понимаю, тебе стоит пережить еще несколько романов, прежде чем ты встретишь ту самую любовь. Люблю тебя, пусть мы находимся на разных жизненных этапах, у нас нет ничего общего, и мы отвратительно начали. Я все равно тебя люблю.