колющие и рубящие удары. Как я сказал Торну во время остановки, сделанной, чтобы выпить воды, наши готовы гнать проклятых язычников до самого их лагеря и попытаться взять в плен самого Саладина. Но оба мы согласились, что мысль плохая, так как сарацины задавили бы нас числом и перебили всех до единого.

Тем не менее потребовался не один приказ Ричарда — их передавал я вместе с другими рыцарями, бывшими поблизости, — чтобы все наши товарищи натянули поводья. К тому времени мы почти достигли холмов, среди которых должны были располагаться основные силы врага. Удовлетворенный тем, что его распоряжение исполнено, король развернул коня и один поскакал обратно к берегу. В сопровождающих он не нуждался.

Мы с Торном были слишком заняты, стягивая воедино всех рыцарей двора, и не придали этому особого значения. Всем, кто сетовал на приказ прервать погоню, я объяснял, что напала лишь часть неприятельского войска. Полной победы здесь не достичь, а нашим скакунам потребуются силы, когда такая возможность действительно представится.

Никто не спорил со мной.

В скором времени де Бетюн с улыбкой поздравил меня с этим, и я весьма удивился.

— Воистину наш Руфус стал военачальником, — сказал де Бетюн. Сняв шлем, он утирал подшлемником раскрасневшееся потное лицо. — Придет час, придет и герой.

— Я только исполнял приказ короля, — ответил я, несколько смущенный.

— Да, но так, что пресек все возражения. Хорошая работа.

Я обрадовался, так как очень уважал де Бетюна, и пробормотал слова благодарности.

Мы разбили лагерь у реки Кишон и нашли там, благодаря Абу, большие цистерны, наполненные хорошей водой. Земля и трава поблизости были вытоптаны на большой площади, — следовательно, войско Саладина провело на этом месте по меньшей мере одну ночь. Рис, целый и невредимый, как и де Дрюн, заявил, что странно разбивать свои палатки там, где накануне стояли вражеские, и преклонять голову там, где прошлой ночью спали враги. У меня было такое же чувство.

Не успев даже снять доспехи, Ричард послал за герцогом Бургундским. Тот явился, тоже в доспехах, явно недовольный вызовом. Не стесняясь присутствующих, король устроил герцогу разнос за то, что тот не справился с защитой обоза. Погибли десятки людей, множество повозок выведено из строя. Отныне Гуго не поручат ничего подобного. Не дав герцогу оправдаться, Ричард выпроводил его из шатра.

Гуго являл собой воплощение оскорбленной гордыни. Хотя выговор был заслуженным, выражение его лица не предвещало ничего доброго для будущих совместных действий. Какая жалость, подумалось мне, что французский контингент возглавляет не Генрих Шампанский.

Моя догадка насчет того, куда отправился Ричард в одиночку, подтвердилась, когда в королевский шатер пожаловал де Барр. За обедом он оказался единственным французским рыцарем, и его присутствие было особенно заметно после приема, оказанного Гуго Бургундскому. Король тепло встретил де Барра, они обменялись поцелуем мира. Его посадили по правую от Ричарда руку, и они повели оживленную беседу за легким угощением из хлеба, сыра и оливок. Изматывающая жара стала причиной того, что лишь немногие из гостей испытывали настоящий голод, несмотря на перенесенные в тот день тяготы. А вот про жажду этого сказать было нельзя. Возбужденные тем, как гнали сарацин, мы вкушали вино, будто нектар, этот баснословный напиток богов, которых почитали язычники-греки. По счастью, король приказал как следует разбавить его, иначе на следующий день у всех трещала бы голова.

Темнота отогнала турок, но без врагов мы не остались. Никогда прежде не доводилось мне видеть столько громадных пауков — Абу называл их тарантулами. С наступлением ночи появились полчища этих мохноногих тварей. Они норовили залезть в палатки, под одеяла, в пустые сапоги и башмаки. Укус их был жутко болезненным, если судить по воплям и проклятиям пострадавших. То были не единственные дьявольские отродья, досаждавшие нам. В этих краях имелось бесчисленное множество других ядовитых пауков — злющих восьминогих созданий с длинным изогнутым хвостом, увенчанным острым жалом. Скорпионы, так они звались, разнились в размерах: иные были величиной с детский пальчик, другие — с мужскую ладонь. При укусе они впрыскивали страшный яд. По словам Абу, такой мог убить ребенка и даже взрослого — больного и ослабленного.

Познания Абу не ограничивались тварями Утремера. Пока обыскивали палатку на предмет насекомых, он отвечал на мои бесчисленные вопросы. Он знал географию, мог сказать, где найти хорошую воду, как было с цистернами Кишона. Однако именно способность к языкам привела к тому, что Ричард вызвал его к себе той ночью, спустя много времени после того, как мы закончили охоту на тарантулов и скорпионов. Из любопытства я пошел с ним.

Король решил лично допросить пленников, взятых в тот день. Как только мы пришли, я догадался о его намерениях и посочувствовал ничего не подозревавшему Абу. Никто из пленных не хотел говорить, и Ричард не стал терять времени. Наименее важного по виду сарацина вытащили из строя и казнили на глазах у остальных. Затем, повинуясь приказу стоявшего с каменным лицом государя, пепельно-серый от ужаса Абу сообщил пленникам, что, если они не станут отвечать на вопросы, их судьба окажется еще более ужасной. Если же подчинятся, им сохранят жизнь. При таком подходе, жестоком, но действенном, язычники запели как канарейки. Выведать удалось немного: ни один из турок не принадлежал к числу высокопоставленных. Мы лишь узнали, что Саладин намеревается как можно больше досаждать нашей колонне.

Сколько я ни шептал на ухо Абу, что ему ничто не грозит, бедного юнца трясло от страха. Успокоился он, только очутившись в безопасности, внутри моей палатки. Я предложил ему вина, но он, как добрый мусульманин, отказался. Я усадил парня и снова напомнил, что он под моей защитой и его благополучие — в моих руках. От меня не ускользнула насмешка судьбы: я заботился об одном из представителей проклятого племени и без жалости взирал на смерть других. Но я оказался не один такой: де Дрюн, да и Торн прониклись к нему симпатией. Даже Риса смягчили дружелюбие и обходительность юноши. По меньшей мере, однажды я, отходя ко сну, услышал, как двое молодых людей ведут оживленную беседу.

Мне не потребовалось много времени, чтобы принять решение: когда придет время покидать Утремер, я дам Абу свободу. Я сообщил ему об этом на следующее утро после того, как Ричард допросил пленников, и снова был тронут слезами благодарности в его глазах. Он поцеловал мне руку, невзирая на мое смущение, и сказал, что я добрый и благородный человек.

— Джихад фи сабиль Алла, — несколько раз повторил турок.

— Что это означает? —