опять не ввязаться в спор об этой легендарной библиотеке, который уже не раз вспыхивал между ними.

– Хорошо, представим, библиотека московских государей существовала, хотя я и не верю в это, – набрался терпения историк. – Допустим, в ней находилось «Слово о полку Игореве». Но каким образом оно попало в эту мифическую библиотеку?

– Можно выдвинуть несколько версий, но одна из них мне кажется наиболее убедительной. После сражения новгородцев с московским князем Иваном Третьим, состоявшегося 14 июля 1471 года на реке Шелони, Новгород лишился прежней самостоятельности и заплатил крупную контрибуцию. Наверняка монастырские книги тоже входили в нее или были просто конфискованы победителем. И среди книг – «Слово о полку Игореве».

– А как «Слово» очутилось в Ярославле?

– Вместе со всей государевой казной «Слово» могло оказаться в Спасо-Ярославском монастыре, когда Иван Грозный бежал сюда от Девлет-Гирея. Нельзя исключать и другую версию, – повернулся ко мне Пташников, – что до Ярославля «Слово» находилось в Ростове Великом. Грозный пожертвовал в ростовские монастыри несколько рукописей, в том числе какой-то «Летописец старой». Возможно, среди них был и список «Слова», а потом, когда митрополию из Ростова перевели в Ярославль, он вместе с другими книгами попал в книгохранительницу Спасо-Преображенского собора. И, наконец, моя последняя версия: возможно, в ненайденной библиотеке московских государей хранится еще один список «Слова о полку Игореве». Пушкин называл «Слово» уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности. Кто знает, может, в этой библиотеке до сих пор хранятся такие памятники русской литературы, о которых мы даже не догадываемся…

После паузы Пташников сказал:

– Согласен, в поступках Мусина-Пушкина многое настораживает, но все-таки я придерживаюсь мнения, что список «Слова о полку Игореве» он приобрел у Иоиля Быковского. Как приобрел – другой разговор. Думаю, не случайно граф начал подготавливать его к печати только после смерти архимандрита. В любом случае Мусин-Пушкин достоин нашей благодарности за то, что нашел и первым опубликовал это удивительное сокровище древнерусской литературы…

Вероятно, без особого труда можно было уличить краеведа в каких-то неточностях, противоречиях, пристрастности, но говорил он так горячо и взволнованно, что больше Окладин не спорил с ним. Все наши предыдущие споры, догадки, предположения увязались в моем сознании в единую прочную цепь исторических событий протяженностью в восемь столетий.

Когда я выразил эту мысль вслух, Марк повторил следом за мной:

– Восемь столетий? Кто знает, может, история «Слова о полку Игореве» уходит в глубь прошлого еще на несколько веков.

– Что ты хочешь этим сказать? – опешил я, заметив, как лица Окладина и Пташникова тоже вытянулись от удивления.

– Автор «Слова» мог взять за основу повествования о походе князя Игоря еще более древний текст, добавив к нему только некоторые подробности и изменив имена. Использовал же таким образом автор «Задонщины» текст «Слова о полку Игореве».

– Постойте, постойте! – вмешался в разговор Пташников. – Это ваша собственная версия?

– Ну что вы! Эту версию я только вчера услышал в Костроме от Виктора Степановича Веретилина. Кстати, он вас откуда-то знает, Иван Алексеевич.

– Как его фамилия?… Веретилин?… Да, мы встречались с ним здесь, в Ярославле, на каком-то совещании в музее. Я слышал, он владелец уникальной, богатейшей библиотеки. А как вы попали к нему?

– Благодаря этой самой уникальной библиотеке.

– Объясните толком.

– Пытаясь отыскать в Костроме след Самойлина, я подумал, что если в вывезенной из Иловны коллекции Мусина-Пушкина было много редких старинных книг, то Самойлин вполне мог их предложить какому-нибудь местному библиофилу. В областной библиотеке я поинтересовался, кто из костромичей обладает наиболее богатым личным собранием старинных книг. Первым, кого мне назвали, был Веретилин. Я навел о нем справки и убедился, что с ним можно говорить откровенно: участник Великой Отечественной войны, был тяжело ранен, после долгие годы преподавал в одном из костромских институтов, вел большую общественную работу. Созвонился с ним, напросился на встречу, рассказал, что привело меня к нему, и попросил помочь в поисках коллекции Мусина-Пушкина. Он дал мне подробную информацию практически обо всех костромских библиофилах, но, как я понял, книг из пропавшей коллекции ни у кого из них нет. Однако я не пожалел времени, проведенного у Веретилина, – очень занятный старик. Когда я сообщил ему о вашем следствии по делу о «Слове о полку Игореве», он мне и выдал свою версию происхождения этого произведения.

– Вы не можете несколько подробней изложить суть этой версии? – спросил Пташников.

– Вряд ли я смогу пересказать версию Веретилина детально – он обрушил на меня столько фактов, что я не все и запомнил, поэтому назову только главные. Первое, на что обратил мое внимание Веретилин, это частое упоминание в «Слове о полку Игореве» «веков Трояни», «тропы Трояни», «земли Трояни». Он доказывает, эти словосочетания образовались не от имени римского императора Трояна, а от города в Малой Азии – легендарной Трои, получившей свое название от имени славянского бога Трояна. По мнению Веретилина, Малая Азия – один из древнейших регионов обитания славянских племен, после Троянской войны славяне сначала расселились на Дунае, где и было создано «Слово», потому эта река так часто и упоминается в нем. В междуречье Эльбы, Вислы и Дуная в шестом веке возник Аварский каганат, с которым славяне вели долгую борьбу. Так вот, по утверждению Веретилина, первоначальный текст «Слова» рассказывал о неудачном походе на аваров одного из славянских князей. И об этом прямо сказано в «Слове о полку Игореве».

– «Посечены саблями калеными шлемы аварские», – наизусть прочитал Окладин.

– Точно! Именно эту фразу и привел Веретилин в доказательство своей версии. По его мнению, прообраз князя Святослава Киевского в «Слове о полку Игореве» – знаменитый князь Само, объединивший славян для борьбы с Аварским каганатом. Можно предположить, прообраз был и у Всеволода Суздальского, и у жены князя Игоря Ярославны. В пользу того, что «Слово» было написано гораздо раньше двенадцатого столетия, приблизительно в шестом-седьмом веках, по мнению Веретилина, все так называемые темные места и сама его форма – песня-сказание в исполнении вещего поэта, упоминание языческих богов и древнего певца Бояна, который растекался «мыслию по древу». Веретилин утверждает, этот образ не случаен: как и Влесова книга, первоначальный текст «Слова» был написан на деревянных дощечках и докирилловским письмом, что еще больше увеличило в нем количество «темных мест», давно утраченных слов. Чтобы их перевести и понять, надо погрузиться в прошлое не на восемь столетий, а минимум еще на пять столетий глубже, – вернулся Марк к тому, с чего начал.

Все время, пока он излагал эту версию, с лица Пташникова не сходило недоверчивое выражение. Иначе, с явным интересом и