умышленное уничтожение списков «Слова» произошло при Всеволоде. Эта операция, если она имела место, могла произойти гораздо позднее.

– А именно? – поторопил историка краевед.

– При Иване Грозном.

Надеясь, что Пташников поддержит меня, я категорично заявил:

– Тогда и вовсе непонятно, зачем было Грозному уничтожать списки произведения, повествующего о событиях четырехвековой давности.

Однако Пташников воспринял неожиданное заявление Окладина иначе, чем я рассчитывал:

– Кажется, я догадываюсь, что вы имеете в виду. Вы предполагаете, Иван Грозный мог дать указание уничтожить списки «Слова о полку Игореве» в то время, когда работал над Степенной книгой?

– Вы попали в самую точку, Иван Алексеевич, – кивнул Окладин и объяснил мне и Марку: – Степенная книга, работа над которой была начата в 1560 году, представляет собой систематическое изложение русской истории от Владимира Святославовича до Грозного, разделенное на семнадцать родословных степеней, за что она и получила свое название.

– Но при чем здесь князь Игорь? – все еще не понимал я.

– В Степенной книге последовательно доказывается, что роду Мономаховичей, из которого происходил Грозный, принадлежало главенствующее место среди прочих русских князей, что они являлись создателями Киевской Руси, а позднее – Московского государства. Поэтому для Грозного было очень важно как можно выше вознести Всеволода Большое Гнездо. А что сказано о нем в «Слове о полку Игореве»? Здесь Всеволод не верховный русский князь, а один из рядовых удельных князей, к тому же, не поддержав Игоря, совершивший неблаговидный поступок. Но самое крамольное в «Слове», по мнению Грозного, – это панегирик автора Святославу Киевскому из рода Ольговичей, которого тот называет великим, «немцы и венедицы, греки и морава поют славу Святославлю». Этого Грозный никак не мог простить автору «Слова о полку Игореве». Вместе с тем, как человек, имеющий определенное литературное дарование, он понимает: высокий художественный уровень «Слова» может оказать на читателей нежелательное ему воздействие и заставит поверить, что Святослав Киевский из рода Ольговичей действительно был главным над всеми другими русскими князьями, а Всеволод Суздальский – рядовой среди них, из трусости не оказавший помощи благородному и бедному князю Игорю. И Грозный представляет в Степенной книге дело так, будто организатором похода на половцев накануне Игорева похода был вовсе не Святослав Киевский, а Всеволод Суздальский; в придачу туда вставляется целый рассказ, где описывается, как Всеволод пришел на помощь Игорю и выручил его из плена. Но всего этого мало Грозному, поскольку остается «Слово», где события представлены совсем иначе, чем в Степенной книге; все его подтасовки, сделанные в угоду политической конъюнктуре, могут оказаться бесполезными. Поэтому, если он решил перекроить историю по-своему, у него нет другого выхода, как уничтожить свидетельство, талантливо опровергающее его домыслы. Ведь что, по сути дела, сотворил Грозный в Степенной книге? Оставив без изменения рассказ о поражении Игоря, он приписал Всеволоду все то, что в «Слове» совершил Святослав Киевский. И эти вымышленные походы занимают в повествовании о Всеволоде главное место. Кстати, больше ни один поход на половцев в Степенной книге не выдуман, Грозный пошел на подлог только ради того, чтобы нейтрализовать «Слово». Но лучший способ избавиться от нежелательного свидетеля – это убрать его. И Грозный повелевает уничтожить все списки «Слова». Случайно в целости остается ярославский список, найденный Мусиным-Пушкиным. Может, потому, что его просто не заметили в сборнике с другими произведениями, или еще в то время нашелся человек, который понял истинную ценность «Слова» и спас его. Точно так могли сохраниться еще два-три списка, не больше, и один из них очутился в тайнике Мусина-Пушкина. Что скажете об этой версии, Иван Алексеевич? – обратился Окладин к краеведу. – Находите ли вы ее достаточно убедительной?

Мы с Марком тоже посмотрели на Пташникова, ожидая, как он отнесется к предположению Окладина.

Краевед ответил неохотно:

– Вы сами уже неоднократно говорили, что версия – это всего лишь версия, которую за неимением документальных свидетельств трудно доказать. Кроме того, в вашем представлении очень странно и противоречиво выглядит Грозный: оценив высокие достоинства «Слова», он сам же приказывает уничтожить все его списки. Тут одно с другим не вяжется, поэтому я воздержусь от комментариев вашей версии.

– Значит, она вас не убедила, – констатировал Окладин. – В таком случае объясните, как вы представляете себе судьбу списка, найденного Мусиным-Пушкиным в Ярославле?

– Пожалуйста. Как известно, этот список относят к концу пятнадцатого – началу шестнадцатого века и находят в нем черты новгородской или псковской письменности. Цитату из «Слова о полку Игореве», сделанную писцом Домидом, обнаружили в Псковском Апостоле. Вероятно, это не случайно. Можно предположить, что один из списков «Слова» сразу после создания этого произведения попал в Новгород или Псков, куда не дошли ордынцы, – ведь «Слово» было создано перед самым началом их нашествия. В нем много языческого, речь идет о малозначительном удельном князе, поэтому в северном православном монастыре, где оно очутилось, интереса к нему не проявили, исключая писца Домида, который языческую фразу переделал на христианский лад. Возможно, именно с этого списка был сделан список, обнаруженный Мусиным-Пушкиным в Ярославле. От этого же списка, оказавшегося неподалеку от Москвы, например, в Ростове Великом, произошла «Задонщина», целиком написанная в подражание «Слову». Таким образом, нераспространенность «Слова о полку Игореве» объясняется тем, что сразу после его создания началось ордынское нашествие и многие списки погибли, уцелел всего один, который оказался на севере русского государства, докуда ордынцы не дошли.

– Но почему «Слово» не получило распространения после того, как Русь освободилась от ига? – спросил Окладин.

– Можно предположить, этот список «Слова» попал в такое книжное собрание, которое, как говорится, было за семью замками.

– Вы имеете в виду какую-то монастырскую библиотеку?

– Монастырские библиотеки в своем большинстве играли роль распространителей лучших произведений древнерусской литературы.

– Вот именно, – подтвердил историк.

– Значит, тут была библиотека особого рода, куда имели доступ только избранные. И этих избранных произведения вроде «Слова о полку Игореве», рассказывающие о поражении русского князя, не интересовали.

– Что же это за библиотека?

Пташников ответил Окладину не сразу, будто сомневаясь, следует ли продолжать этот разговор:

– Возможно, «Слово о полку Игореве» долгое время находилось в так называемой библиотеке Ивана Грозного.

Окладин с изумлением повторил:

– «Слово о полку Игореве» из библиотеки Ивана Грозного?! Вы это всерьез?

Мне подумалось, сейчас Пташников улыбнется и признается, что пошутил. Однако мы услышали другое:

– Точнее будет сказать, «Слово о полку Игореве» из библиотеки московских государей… Да, так будет вернее. Она образовалась еще до Грозного, тот был просто очередным владельцем, хотя, естественно, пополнял ее, – добавил краевед и спокойно посмотрел на историка. – А вы считаете мое предположение нереальным?

Я видел: Окладину стоило немалого труда, чтобы