перед крестом попятилось, однако оно не зашипело, не захрипело, не стало биться в конвульсиях, как полагалось бы адской твари, а с неподдельной тревогой в голосе заговорило:

— Мессир! Мессир! Это — я, я, ваш оруженосец Паскуаль!

— Что?! — Бернар оторопело уставился на говорившего. Несмотря на плохое освещение — он сам выбил из рук слуги свечу, — сомневаться не приходилось, тот не врал, он действительно был оруженосцем Паскуалем. — Какого дьявола ты тут делаешь?! Какого чёрта ты разбудил меня?!

— Беда, мессир, — упавшим голосом проговорил оруженосец. — Беда...

— Как? Что? Что случилось? — спросил магистр, оглядываясь и понимая, что и в самом деле произошло нечто из ряда вон выходящее. Шёлк палатки словно бы стал прозрачным, сделался тоньше самого тонкого газа, в который так любят облачаться восточные танцовщицы. Но самое главное заключалось не в этом, голубая материя окрасилась в красный цвет, а на улице раздавались заполошные крики. Создавалось впечатление, что на лагерь напал огнедышащий дракон.

Надо отдать должное магистру, он очень быстро вернулся из своего кошмарного сна в ещё более кошмарную реальность. Он мгновенно осознал, что всё привидевшееся ему, каким бы ужасным ни казалось оно ещё несколько мгновений назад всё равно куда менее ужасно, чем то, что происходит на самом деле. Нет, конечно, Раймунда дю Пюи не сожгли по приказу папы, и орден госпитальеров остаётся орденом госпитальеров. Так что же случилось?

— Башня?! — спросил магистр, вскакивая так легко, словно бы и не было на нём тяжёлой двойной кольчуги. — Башня?!

— Да...

— Проклятый старик!

Ничего страшнее и помыслить себе было нельзя. Вскоре после того, как магистр тамплиеров, лично проверив посты, уснул сном праведника, две дюжины смельчаков мусульман подобрались к нёсшей смерть горожанам проклятой Аллахом беффруа. Смертники — они понимали, что шанса уцелеть у них нет — несли с собой по нескольку полных мехов для вина, но не вино находилось внутри, а страшная смесь, именуемая повсюду греческим огнём.

Добравшись до цели, некоторые из мусульман передали ношу товарищам и, выхватив мечи и кинжалы, бросились из ничего не подозревавших франков. Пробив брешь в кордоне, они дали возможность своим прорваться к башне. Те же, оказавшись на месте, принялись быстро вспарывать кожу бурдюков и плескать греческий огонь на основание беффруа. Прежде чем стража, находившаяся наверху, успела понять, что происходит, сооружение занялось. Некоторые из христиан попрыгали вниз и принялись резать смельчаков, но тем было уже всё равно, они умирали с улыбками на устах, как и подобает героям, свершившим праведное дело во имя единоверцев.

Пока одни франки уничтожали врагов, другие пытались потушить башню. Однако, поскольку стояло лето, была обычная для этих мест сушь, когда за многие месяцы не выпадает ни капли дождя, конструкция успела достаточно подсохнуть и горела замечательно. Многие латиняне, ночевавшие наверху, погибли в дыму и пламени, другие разбились, прыгнув вниз со слишком большой высоты.

Когда магистр вышел на улицу, его взору открылся гигантский факел, вздымавшийся до небес. Несмотря на то что ещё не рассвело, чёрная сирийская ночь казалась ясным летним полуднем. Бернар де Тремелэ даже не думал о том, что погода, по счастью, стояла безветренная. А вот если бы, упаси Господи, ветер дул от города, сгорела бы половина лагеря и прежде всего, конечно, та его часть, которую занимали тамплиеры.

Рыцари, выбежав из палаток, собрались вокруг своего предводителя. Он не мог не отметить, что среди его воинов паники не было, почти не было, не то, что у пилигримов справа, там творился настоящий бедлам.

«Проклятый старик! — мысленно повторял Бернар, раздавая приказания. — Дьявол! Дьявол! Сатана! Погоди, я ещё увижу, как черти потащат тебя в ад! Ничего, что башня сгорела. Мы построим новую! Мы построим её! А вот ты... сторицей воздастся тебе за тот огонь, что зажёг ты сегодня своей злобой и ненавистью!»

Между тем никаких оснований обвинять Раймунда дю Пюи или кого-либо из его братства в поджоге не было. В том, чьих рук это дело, сомневаться не приходилось. Как ни старались смельчаки погибнуть, не попавшись в лапы храмовников, всё равно двоих из смертников удалось захватить живыми. Их привели к магистру, который знаком велел палачу приготовиться.

Магистр долго, не мигая, всматривался в окровавленные лица коленопреклонённых пленников, и взгляд его заставлял цепенеть от холода души тех из рыцарей, кто оказался за спинами обречённых на страшную пытку людей. Всего их было тpoe, судьбу смертников-магометан предстояло разделить одному христианину, помощнику начальника караула, позволившего врагу свершить своё чёрное дело. Сам начальник погиб в сражении. Лицо Простака Анри, так звали несчастного воина, так же как и лица пленённых врагов, покрывала кровь, перемешанная с грязью и потом.

Бернар де Тремелэ, наконец, нарушил молчание.

— Как тебя зовут? — спросил он старшего из мусульман через переводчика, Вальтера Антиохийского, находившегося под Аскалоном с отрядом рыцарей. — Чем ты занимаешься?

— Джамаль, — гордо вскидывая голову, ответил мужчина. Выглядел он лет на сорок или даже старше, его спутник казался едва ли не вдвое моложе. — Я — шорник.

— Это твой родич? — магистр вновь обратился к Джамалю.

— Сын. Мой первенец, — произнёс тот всё тем же тоном, в котором помимо гордости чувствовался вызов. — Его зовут Фарнак, он помогает мне.

— Хочешь умереть, Фарнак? — Бернар перевёл свой немигающий взгляд на младшего.

— Да! — воскликнул тот звонким юношеским голосом и, без страха глядя в глаза магистру, продолжал: — Мы пришли сюда умереть. Нам повезло больше, чем нашим товарищам, мы увидели, как Аллах покарал кафиров! Посмотри, сколько ваших погибло! И сколько ещё погибнет, потому что без этой башни вы не сможете причинить вреда защитникам города!

Когда он договорил, недвижимый прежде воздух вдруг всколыхнулся, резкий порыв ветра, точно дыхание великана, поднял вверх пыль и швырнул её в лицо Бернару и его рыцарям, стоявшим по правую и по левую руку от магистра. От его внимания не укрылось, сколь восторженный взгляд бросил Фарнак в направлении пожарища.

— Ты говоришь, вам повезло? — еле слышно спросил Бернар. — Что ж, ты даже и не знаешь, насколько тебе повезло... Эрве! — Услышав своё имя, палач напрягся, весь обратившись в слух в ожидании команды сеньора. — Есть у тебя проволока, из которой делают кольчуги?

— Му-у-у, му-у-у... — палач энергично закивал, он потому и звался Молчаливый Эрве́, что не мог говорить по причине отсутствия языка. Только