Он немного помолчал, как видно обдумывая что-то важное, а потом добавил:

— А ты, брат Вальтер, вели своим антиохийцам быть наготове. Пусть подойдут поближе к стене и ждут. Если она рухнет, не подпускай к ней никого, прежде чем услышишь звук моего рога.

— Слушаюсь, мессир.

— Надеюсь на тебя, — Бернар коротко кивнул и продолжал, обращаясь уже к другому рыцарю: — А ты, брат марешаль, собери-ка с полсотни храбрецов и держи их наготове.

Нет, не зря оказали храмовники в своё время брату Бернару из Тремелэ честь, избрав его своим великим магистром, не напрасно вверили ему верховную, безраздельную власть над всем братством. Мессир Бернар лишний раз продемонстрировал им, что просто рождён для того, чтобы командовать.

Едва только рухнул участок стены, как лишённый кисти правой руки и правого же глаза Простак Анри уполз подальше из лагеря, прижимая к груди кошель с серебром. Не успели антиохийцы занять свои позиции, а уже смельчаки-мусульмане, вздетые на длинные шесты, своими свежеотёсанными остриями пронзившие их внутренности, получили возможность перед смертью вволю насладиться последствиями своего подвига. Ещё не остыли камни разрушенной огнём кладки, ещё догорал остов башни, а великий магистр ордена Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова уже повёл четыре десятка своих братьев на приступ.

От добровольцев не было отбоя, только среди благородных рыцарей нашлось чуть ли не полторы сотни желающих первыми запустить руки в сокровищницы богачей Аскалона Словом, половина всех принимавших участие в осаде тамплиеров, носивших белый плащ с красным восьмиконечным крестом, рвалась в бой. Из них Бернар де Тремелэ отобрал лишь самых достойных.

Видя обиду, написанную на лицах своих антиохийцев — их взгляды, казалось, говорили: «Почему не мы? Почему нас не взяли? Почему заставили стоять тут на посту?» — Вальтер крепился как мог, а когда последний из сорока отобранных братьев скрылся в маленькой бреши, произнёс:

— Великий магистр Бернар обещал мне подать знак. Мы будем следующими, кто войдёт в город. — Поскольку рыцари, насупясь, молчали, их командор добавил: — Брешь слишком мала, чтобы лезть в неё очертя голову сразу всем. Для начала надлежит всё как следует разведать. Мусульмане хитры, как бы не изобрели какую каверзу, не устроили бы какую-нибудь ловушку.

Рыцари, казалось, вняли голосу разума, их напряжённые лица немного просветлели. Однако, когда с внутренней стороны стены послышалось родное «Le Baussant!», а следом за ним в не меньшей степени радующее сердце и веселящее кровь «a l’asalt!»[89], антиохийцы вновь погрустнели — другие резали врагов, захватывали их имущество, а тут стой и сторожи — что, право, за собачья служба?!

Вальтер ошибался, враг не готовил рыцарям западни. Впрочем, как знать, возможно, предводитель антиохийских храмовников намеренно сгущал краски, делал хорошую мину при плохой игре, он так же, как и его рыцари, предпочёл бы оказаться внутри, а не снаружи. Однако приказ магистра есть приказ, за ослушание могут и казнить; дисциплина — один из китов, на котором покоится фундамент могущества братства Вальтер мог бы напомнить своим солдатам об этом, но он заслуженно считал себя мудрым человеком и, в тех случаях, когда это было возможно, предпочитал заблуждавшимся самим осознавать собственную неправоту. Тем более что никто из рыцарей не сказал ни слова — они негодовали молча.

Бернар де Тремелэ справедливо считался человеком предусмотрительным, он знал, что делал, устанавливая пост перед образовавшейся брешью. Весть о пожаре в один миг облетела лагерь христиан, повергая франков в смятение. Однако скоро распространилось новое известие: храмовники пробили в стене брешь, они ворвались в город и вовсю грабят, а при их феноменальной жадности и известной всем «любви делиться с ближними» очень скоро может получиться так, что никому другому ничего просто не останется, всё растащат проклятые божьи дворяне!

Первыми стали роптать европейцы, они находились ближе других к стоянке тамплиеров и, что очень важно, не имели единого предводителя, номинально подчиняясь коннетаблю королевства, Онфруа де Торону, которого в тот момент, как назло, не оказалось в лагере: срочные государственные дела заставили барона временно отбыть в Иерусалим. Незнакомые с дисциплиной пилигримы начали требовать от своих многочисленных вождей, чтобы те скорее вели их на приступ.

Причиной всплеска страстей стала оброненная кем-то из соседей-госпитальеров фраза относительно того, что пришельцев с Запада вообще постараются обойти при дележе добычи. Тем не менее в расположении самих госпитальеров паники не наблюдалось. Словоохотливый иоаннит пояснил, что ордена ссорятся лишь для виду, на самом же деле они всегда делятся добычей, вот иоанниты и не волнуются, так как всё нарочно затеяно, чтобы половчее провести простофиль-паломников.

Кто и что сказал, забылось довольно скоро, главное, пилигримам открыли глаза, и благочестивые странники не собирались закрывать их, прежде чем не увидят богатств проклятых язычников и не запустят рук в их сундуки. Одним словом, не прошло и получаса, как печаль покинула сердца рыцарей Вальтера, им стало просто не до того, чтобы иссушать свои умы и души размышлениями о том, сколько уже успели награбить братья под предводительством магистра, — к ним быстро приближалась огромная, воинственно настроенная толпа рыцарей и пехотинцев с Запада.

Вальтер построил свой отряд. Ряды антиохийцев ощетинились копьями, демонстрируя смутьянам решимость драться. Те тем временем также не спешили отказываться от своего намерения. Они бросились было в атаку, однако были вынуждены отойти, понеся потери, что, впрочем, не слишком охладило их боевой пыл. Не достигнув успеха силой оружия, они принялись требовать, чтобы им дали возможность войти в брешь. Некоторые выкрикивали в адрес храмовников оскорбления, желая не столько задеть последних, сколько подзадорить товарищей, поднять их на новую атаку.

Она так же захлебнулась, кроме того, остальные храмовники, собранные марешалем ордена, зашли смутьянам в тыл и принялись оттеснять их в сторону. Все эти действия сопровождались, разумеется, страшным шумом и дикой руганью.

Как бы там ни было, тамплиеры выполнили приказ магистра, никто, кроме него и его сорока добровольцев, не вошёл в город, но... никто оттуда и не вышел. В пылу потасовки ни один из антиохийцев, находившихся ближе всех к бреши, не услышал рога Бернара де Тремелэ, звавшего их на помощь. Хотя, кто знает, может быть, он, как знаменитый Роланд, не трубил до тех пор, пока уже не стало поздно?

Как уже говорилось, египтяне не готовили западни. Увидев, что происходит, они в ужасе бросились спасаться бегством. Толпы детей и женщин запрудили улицы, и некоторым защитникам стены, оставившим свои посты и не помышлявшим уже о сопротивлении, оказалось