просто некуда бежать. Они заметались, в ужасе оглядываясь на приближавшихся храмовников. Те же, прирезав несколько десятков жителей, попавшихся им на пути, начали врываться в ближайшие дома, стремясь поскорее насладиться возможностью беспрепятственно пограбить.

Солдаты великого визиря Египта, никогда не отличавшиеся храбростью, пришли в ужас, поняв, что прятаться в брошенных жителями зданиях нет смысла, франки прикончат любого, кто попадётся им там. Многие мусульмане побросали оружие, благодаря чему у них не осталось даже шанса железом проложить себе дорогу сквозь толпы сгрудившихся впереди, давивших друг друга без жалости горожан. Египтяне попадали на колени и принялись молить Аллаха спасти их.

И тут они услышали глас... с небес.

— Что вы, жалкие рабы, молите Всевышнего?! Что взываете к нему, жалкие трусы?! Что так трясётесь за свои несчастные жизни?! Того ли хочет Он, чтобы вы, недостойные, жили?! Не того! Он хочет, чтобы вы умерли, сражаясь с именем Его на устах против кафиров!

Тут многие солдаты в замешательстве повернули головы туда, откуда раздавался голос. Шёл он, как выяснилось, вовсе не с неба и принадлежал не Всевышнему, а всего лишь неизвестному, седому, с непокрытой головой, белобородому старцу в простой холщовой рубахе. В руке старик держал посох, не посох даже, простую суковатую палку. Вероятно, старец был одинок, или же его близкие бросили его, стремясь побыстрее спастись бегством. Возможно, дед и сам не пожелал идти с ними, предпочитая встретить смерть от меча, чем на старости лет пить горькое вино позора.

— Что бежите вы?! Разве не ведаете, что бегущему нет спасения?

— Что же делать нам? — начали вопрошать некоторые. — Неверные прорвались, сейчас они всей силой вольются в город и убьют нас, если мы не убежим! Их тьма под стенами, наверное, по десятку на каждого из наших! И это при том, что в бою их железные шейхи неуязвимы и порой надо десять наших, чтобы одолеть одного! О горе нам, мы все умрём сегодня!

— Если бы в подданных великого халифа Каира была хоть капля того мужества, что нашлась в сердцах немногих смельчаков, отдавших свою жизнь за веру, не стояли бы нынче франки под стенами Аскалона. Не оскорбляли бы своим нечестивым присутствием святынь эль-Кудса! Подумайте только, мечеть аль-Акса в Священном Городе, откуда пророк Мухаммед вознёсся на Небеса, чтобы беседовать с самим Аллахом, отдана кафирам, что носят красный крест с концами в виде ласточкиного хвоста! Они, железные шейхи, оскверняющие святыню ислама, нынче ворвались в наш город и ищут крови правоверных! Возьмите же мечи и убейте их всех!

— Но их великое множество... — начал кто-то, но старик перебил его. Казалось чудом, что такой немощный старец обладает столь сильным, столь зычным голосом:

— Их лишь горстка! По одному на десятерых из вас! Смотрите сами, если не видите!

И верно, на улице почти никого не осталось, все храмовники скрылись в домах и лишь время от времени кто-нибудь из них выходил наружу, выволакивая тюки добра, из которых прямо на землю падала дорогая посуда и прочая утварь, всё то, что граждане Аскалона, в спешке бросившие свои жилища, не успели утащить с собой. Больше никто на противоположном конце улицы не появлялся, получалось, что старик говорил правду.

— Братья! Правоверные! Идёмте же и убьём кафиров! — закричал кто-то. — Посмотрите, как грабят они, как делят богатства наших единоверцев, даже ещё и не победив нас, их защитников. Разве для этого великий визирь послал нас оборонять этот город, чтобы мы бежали, как трусливые овцы?! Возьмите же свои клинки и обратите гнев на осквернителей святынь!

Часть воинов сохранила оружие, другие подобрали то, что бросили, иным же не досталось ничего, кроме камня или палки, но и они последовали за товарищами. Несмотря на то что мусульман набралось не меньше трёх сотен и количество их всё время прибывало, а храмовников было лишь сорок, сражались рыцари храбро, без устали рубя в капусту своих врагов.

Однако численное превосходство язычников в сочетании с упорством в конечном счёте сделали своё дело — тамплиеры пали все до одного. Одним из последних погиб сам великий магистр ордена, Бернар де Тремелэ. Он умер, как и подобает настоящему рыцарю, в бою, чтобы предстать перед Господом с улыбкой праведника на устах.

Разя врагов и изрыгая в их адрес хулы и проклятия, храмовник не забывал и о магистре Госпиталя.

«Ну что, сир Раймунд?! Не удалось вам обойти тамплиеров?! Мы, только мы везде первые! Только мы! — мысленно повторял Бернар. — Только мы!»

В то же самое время седой старик с непокрытой головой плача шептал:

— О Аллах! Спасибо тебе! Спасибо тебе за то, что отомстил за сына моего, шорника Джамаля, и внука моего, юного Фарнака!

* * *

Трудно сказать, сколь широкое распространение получила в ту пору известная мудрость, согласно которой никогда не следует спешить делить шкуру неубитого медведя, и существовала ли она вообще, или, может быть, в Палестине для этих целей использовалась львиная шкура, только король очень разозлился на тамплиеров. Он совсем не скорбел при виде обнажённых тел сорока «мучеников за веру», выставленных приободрёнными горожанами на стенах для всеобщего обозрения в назидание франкам, а также в качестве корма для стервятников.

Король решил, что пора снимать осаду, однако патриарх и магистр Госпиталя, старый Раймунд дю Пюи, так страстно убеждали Бальдуэна и его баронов, что те устыдились своего малодушия. Осада возобновилась, а когда в один из жарких и солнечных августовских дней огромный камень, выпущенный из гигантского требюшэ, убил на месте сразу сорок защитников, нёсших к стене большую балку, терпение осаждённых иссякло. 22 августа 1153 года Аскалон наконец-то сдался на милость победителей.

Жителям разрешили в трёхдневный срок покинуть город с движимым имуществом. Сеньором Сирийской Невесты или Сирийской Девы (так называли Аскалон на Востоке) стал брат короля, граф Яффы Амори́к. Главная мечеть превратилась в собор Святого Павла.

Взятие Аскалона стало, по сути дела, последним настоящим триумфом Иерусалимской короны. И достижения Бальдуэна меркли перед свершениями главного врага Утремера неутомимого Нур ед-Дина. Спустя менее чем через год после победы короля франков Звезда Ислама практически без боя ввёл свои войска в Дамаск[90].

Нетрудно предположить, что, занятый всем этим, Нур ед-Дин совершенно забыл об Антиохии и её новом князе. Зато о нём вспомнил базилевс Мануил. Занятый войной с сельджуками и норманнами, он мог только выразить своё неудовольствие — как-никак следовало бы Констанс посоветоваться с сюзереном, прежде