— Ладно, — сказала она, — ничего и не говори. Я простохотела, чтобы ты обо мне узнала все. Так будет правильнее. Для нас всех.

«Интересно, — подумала Марина, — почему она не вызывает уменя никакого сочувствия? Может, потому, что я не люблю циников. А она слишкомцинична…»

Рано или поздно эта встреча должна была состояться. Слишкоммного было поставлено на карту. И слишком часто в городе произносили пугающееслово «война». После того как в начале девяностых криминальный мир Москвыбезжалостно истреблял друг друга, наступило относительное затишье, и мирнойпередышкой успели воспользоваться наиболее авторитетные «воры в законе».Коронация Рашковского и общая стабильность ситуации позволили им нормальнофункционировать несколько лет. Но августовский кризис девяносто восьмого сноваперевернул всю ситуацию, разорил слишком многих, сделал отчаявшихся смелыми, анерешительных — храбрыми, и мелкие войны начались снова. Стычки не моглиперерасти в общую войну, пока представители крупнейших кланов сохраняли общиймир. И пока совет самых авторитетных «воров» во главе с «верховным судьей»разрешали любые конфликтные ситуации.

Но покушение на Рашковского и убийство Галустяна былиоткровенным вызовом всей сложившейся системе устойчивости криминального мира. Итогда эти двое решили встретиться. Это была еще не война, но и худой мир тожене устраивал обе стороны. Улетевший за границу Рашковский, казалось,намеревался отойти ото всех дел. Его не было на похоронах Галустяна, и это былсамый скверный знак для всех его знавших.

К этому ресторану, расположенному далеко за пределамиМосквы, уже с самого утра начали подъезжать автомобили. К полудню, когда должнабыла состояться встреча, здесь уже стояло около десятка машин. Молодые люди,сидевшие в салонах, даже не особенно скрывали стволы, лежавшие рядом насиденьях. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что справа от входа стоялив основном немецкие марки — «Мерседесы», «БМВ» и «Ауди», слева же располагалисьджипы и «Вольво», припаркованные таким образом, чтобы удобнее было отъехать отресторана, не разворачиваясь.

Справа сидели люди Валериана Гогоберидзе, слева — ПетраПрокопчука. Оба были самыми известными преступными авторитетами в стране.Гогоберидзе был «коронован» еще в советские времена и сумел выжить в результатежесточайшей борьбы среди грузинских авторитетов. Его кличку Гога знал весьпреступный мир, а если учесть, что более трети всех «воров в законе»,находившихся на учете в милиции к моменту распада Союза, были грузинами, томожно было представить себе степень его влияния и власти. Петр Прокопчук, илиПетя, украинец, был представителем молодого поколения, которое с оружием вруках отстояло свое право на самостоятельность. В начале девяностых он переехалв Москву из Харькова и благодаря своей отваге, смелости, личной храбрости, аотчасти и везению постепенно выдвинулся в крупнейшие лидеры преступного мира.Свою роль сыграло и то, что все лидеры, покровительствовавшие Прокопчуку, былиубиты или пропали без вести.

Пятидесятилетний красавец, чуть выше среднего роста, сорлиным носом, густой копной седых волос, узким, несколько вытянутым лицом,черными пронзительными глазами, Гогоберидзе всегда следил за своим гардеробом,предпочитая элегантные темные костюмы-тройки. Гога поистине был легендойворовского мира. Он строго следовал традициям авторитетов. Никогда не женился,нигде не работал, в том числе и в зоне. Никогда лично никого не убивал. Его«короновали» еще в молодом возрасте, и он пользовался непререкаемым авторитетомво многих колониях.

Петр Прокопчук был его противоположностью. Полный,широкоплечий гигант, курносый и румяный — типичный славянин. В его зеленыхглазах сочетались выражение спокойного цинизма и вызов собеседнику. На лбу былясно виден небольшой шрам — след от пули, которая лишь рассекла кожу, оставивна память об убийце, не свершившем своего дела, эту отметину. Прокопчук носилтемные рубашки без галстука, дорогие шелковые костюмы и полусапожки с пряжками,которые скрипели при каждом его шаге. В отличие от Гогоберидзе он был не совсем«чистым вором», так как лично убивал своих противников и не был «коронован» взонах, где оказывался дважды за свои преступления.

Оба подъехали к ресторану почти одновременно, в половинепервого дня, как и было заранее условлено. Охранники, сидевшие по сторонам отдверей, подняли автоматы, ожидая любого подвоха, но оба вышедших из машинавторитета приветливо улыбались друг другу, не обнаруживая признаков вражды.Гогоберидзе приехал на представительском бронированном «БМВ», Прокопчук жепредпочитал американский джип «Чероки».

— Здравствуй, Петр, — глухо произнес Гогоберидзе с сильнымгрузинским акцентом.

— Здорово, Гога, — кивнул Прокопчук.

Оба вошли в зал ресторана, куда уже с самого утра никого непускали. В сопровождении своих «шестерок» оба прошли в отдельный кабинет и селидруг против друга. Едва они опустились в кресла, как Гога выразительно глянулна своих боевиков, и те, стуча башмаками, начали выходить из кабинета.Прокопчук сделал знак рукой, и следом вышли его люди. Авторитеты остались одинна один. На столе стояли несколько бутылок минеральной воды и пара пустыхстаканов. Гогоберидзе первым наполнил свой стакан. Из другой бутылки налил себеводы Прокопчук, но пить не стал, отставив стакан в сторону.

— Ты хотел встретиться, — напомнил он.

— Хотел, — согласился Гогоберидзе, — нам давно следовалопоговорить.

— Поэтому я и приехал. Кстати, твои ребята все время мешаютработать моим мальчикам на Киевском вокзале. Ты мог бы их немного утихомирить.

— Там работают не мои люди, — возразил Гогоберидзе, —ошиваются люди Галустяна.

— Моим ребятам трудно отличать кавказцев. Для них вы все наодно лицо, — нагло заметил Прокопчук.

Гогоберидзе спокойно выпил свою воду. Поставил пустой стаканна стол и только после этого заметил:

— А ты научи ребят, чтобы отличали грузина от армянина,чеченца от азербайджанца. Иначе трудно им будет работать… Не знаешь, с кемвраждовать, с кем дружить…

— Ты меня не пугай, — шумно задышал Прокопчук, — сам знаешь,я не пугливый. Говори, зачем звал, и дело с концом.

Гогоберидзе криво усмехнулся. На правой руке у него былперстень с темным камнем. Он задумчиво повертел перстень.

— Горячий ты человек, — мягко сказал он, — напраснонервничаешь. Я насчет убийства Галустяна хотел с тобой поговорить.

— Я ничего не знаю, — быстро отреагировал Прокопчук, — я вваши кавказские разборки не влезаю.

— При чем тут кавказские разборки? Ты думаешь, мы егоубрали? Мы с ним дружили. Зачем мне его убирать? У нас с ним общий бизнес был.

— Не знаю. Это не мое дело. Может, у него с азербайджанцамиконфликт был. Или с чеченами. Это меня не касается — кто его убрал и зачем.