— Даррел?

Я встречаюсь с обеспокоенными карими глазами Санни и понимаю, что правила не имеют значения. Не с ней. Для нее это никогда не имело значения.

Мои руки обхватывают ее щеки, и я притягиваю ее обратно к себе, целуя до тех пор, пока тревожное выражение не исчезает с ее лица, а ее рот слишком занят моим, чтобы хмуриться на меня.

Скажет ли она "да"?

Сейчас я не могу думать ни о чем другом. Каждый раз, когда я представляю свое будущее, она в нем. Она там. Она стоит в дверях фермерского дома в футболке и шортах, босиком. Она порхает по кухне с лицом, перепачканным мукой, пока готовит фрикадельки для меня и детей. Она смеется в моем кабинете, свернувшись калачиком у меня на коленях, пока я записываю заметки по делу и пытаюсь не обращать внимания на ее дразнящий аромат морского бриза.

Было ли это падение — это безумие, о чем были все эти песни? Отчаянные тексты, к которым я никогда не мог прикоснуться? Они казались такими раздутыми и излишне драматичными? В них было зерно правды. Вероятно, они были написаны обо мне и Санни.

Я прижимаю ее тело к своему и впиваюсь в ее рот, ожидая, когда шум в моей голове утихнет, и понимая, что он становится только громче. С чего бы любви мучить меня сейчас, когда в моей жизни такой переворот?

Ты бы сказала "да", Санни?

— Даррел, — выдыхает она, — плита включена.

— Сними ее.

— Мою одежда?

— Плиту, — рычу я. — Планы изменились.

Ее глаза темнеют и затуманиваются. — Рису нужно полчаса, чтобы прокипятиться.

— Тридцатью минутами не обойдешься. Я ждал тебя годы. Я планирую уделить тебе время.

Она снова прижимается своими губами к моим. Я почти ощущаю вкус удивления в этом. Чувство вины. Стыд, который все еще преследует ее, потому что она может легко прощать других, но ей почти невозможно простить себя.

Мне не нужен ее позор прямо сейчас. Прошлое — лишь крошечный кусочек в гобелене нашей совместной жизни. Мне нужно, чтобы она увидела меня сейчас. Увидеть настоящее и ту жизнь, которая у нас могла бы быть.

Мои руки продолжают теребить ее рубашку. Ткань скользит вверх, обнажая ее живот, а затем поднимается через голову. Она запутывается в ее волосах, и мы оба замираем, тяжело дыша, чтобы разобраться в проблеме.

Санни шевелит руками, пока я просовываю ее голову в отверстие рубашки. Она свободна, и я отбрасываю рубашку в сторону, восхищаясь ее потрясающим телом.

Она чертовски совершенна.

Я думал, что смогу контролировать себя. Я думал, что смогу запихнуть все, что не помещается, в коробку и засунуть ее подальше от себя. Но коробка вытащена и открыта. Хаос. Безумие. Страх, что мой мир трещит по швам. Моя потребность в ней вот-вот расколет меня надвое.

Наши тела снова сталкиваются. Ее длинные руки обвиваются вокруг моей шеи, и я поднимаю ее, держа за бедра и впиваясь пальцами в ее ноги каждый раз, когда она наклоняет голову, чтобы изменить темп нашего поцелуя.

Она так вкусно пахнет. Как карибские специи. Тимьян, цитрусовые и что-то необыкновенно солнечное. Знакомое и мягкое. Ошеломляющее. То, как она дергает меня за волосы, заставляет меня хотеть впитать ее в себя, пока мы оба не исчезнем.

Я, спотыкаясь, иду на кухню, целуя ее. Я вообще не смотрю на нее и чуть не спотыкаюсь о стул, стоящий вокруг стола. Я быстро восстанавливаю равновесие, крепко прижимая ее к себе на случай, если мы упадем на землю.

Но мы этого не делаем.

Я удерживаю равновесие на ногах, а Санни ведет себя так, словно падения не было. Она запускает пальцы в мои волосы и выдыхает: — Еда остынет.

— Пускай. — Моя улыбка острая. Она рассеянная, сраженная и пьяная.

Она улыбается и проводит руками по моей спине, нежно поглаживая меня. — Я никогда не видела тебя таким. — Она сжимает мои плечи. Ее губы слегка приоткрыты, а глаза впиваются в меня. — Я никогда не видела тебя таким…

С каждым вздохом у меня перед глазами вздымается ее грудь, и это все, что я могу сделать, чтобы не уткнуться в нее головой. — Каким?

— Как будто ты сбрасываешь с себя всякую сдержанность.

Это что-то значит, не так ли? Это значит, что я меняюсь. И, возможно, она тоже меняется. Может быть, она не будет той Солнечной женщиной, которая сегодня принимает со мной безумные, импульсивные решения.

Мне нужно, чтобы ты ответила "да" на то, о чем я собираюсь тебя попросить, Санни.

Мои руки не держат ее — они хватают. Мой открытый рот прокладывает дорожки по ее телу, пробуя на вкус влажные и сухие места. Вцепляется в те части ее тела, которые заставляют ее кричать.

Я вдыхаю ее сладкие-пресладкие стоны, и этого все еще недостаточно. Ее рот врезается в мой, и пламя позади нас не имеет ничего общего с жаром, обжигающим мою кожу. Сердце бешено колотится. Зубы стучат. Я стону, прежде чем осознаю, как сильно она заполняет мой рот.

Я кусаю ее, и она выгибает шею. Она вздрагивает. Она царапает мне кожу головы, как будто хочет оставить под волосами шрам со своими инициалами.

Откуда-то извне я чувствую запах чего-то горящего.

У плиты.

— Какая комфорка? — Я рычу, отделяя свой рот от груди Санни всего на дюйм.

Она дрожит. — Э-э…

— Санни, — рычу я. — Какая. Комфорка.

— Та, что сзади.

Я нажимаю нужную кнопку, а затем толкаю ее к стойке. Дико и быстро. Мои мысли. Мое тело. Моя кровь стучит в венах.

Я нервный. Как в тот раз, когда я пытался выпить галлон энергетических напитков, чтобы закончить свою диссертацию. Это успокоило меня на несколько часов, затем начались побочные эффекты, и я был настолько на взводе, что решил, что больше не буду пить энергетический напиток до конца своей жизни.

Я запускаю пальцы в подол ее шорт и опускаю их еще ниже. Мне нужно, чтобы ее бедра раздвинулись шире, а они мешают.

Ее шорты скользят по идеальной загорелой коже, и я позволяю своим рукам последовать моему примеру, прокладывая дорожку от верхней части ее ног до лодыжек, где она сбрасывает то, что осталось от ее одежды.

Моей рубашки нет, и это сделали ее руки, но я даже не заметил, потому что был слишком занят, проводя ртом линию вниз по ее животу. Ее руки тянутся к моим штанам, но я стягиваю их вниз.

Скажи "да", когда я спрошу,