накатывала тошнота, но чем скорее Полосатый убедится, что там нет ничего подозрительного, тем лучше. Она отдаст им письма, а потом придется постепенно отдалять от себя Филиппа, чтобы он перестал ей писать. Видимо, его близость к переводчице из Блетчли-Парка сильно беспокоила разведку, которая сомневалась в его преданности Британии. Глупо, конечно, но Озла хорошо знала, до какой степени подозрительными бывают служащие МИ-5. Она помнила, какой шум они подняли в прошлом году из-за, прости господи, нового романа Агаты Кристи, – и всего лишь потому, что там фигурировал некий полковник Блетчли…[65]

К тому времени, как Озла собрала в пачку и перевязала веревочкой письма Филиппа, ее глаза успели затуманиться, но она не позволила себе расплакаться. Любая героиня Агаты Кристи, которая хоть чего-то стоит, взяла бы себя в руки и сделала то, что должно. Пусть даже это разобьет ей сердце. А еще в положении Озлы героиня Агаты Кристи занялась бы кое-какими изысканиями – например, поискала бы те пропавшие документы. Ведь получалось, что уже во второй раз какие-то бумаги скрытно изучали либо похищали, и в таком случае выводы напрашивались сами собой. Чувствуя, как ее до костей пронзает беспокойство, Озла подумала, а не крадет ли кто-то расшифрованные сообщения из Блетчли.

До королевской свадьбы десять дней. 10 ноября 1947 года

Глава 39

Внутри часов

И снова на нее надели смирительную рубашку. Похоже, одна из медсестер донесла, что Бетт избавляется от утренних таблеток.

– Только пока вы не успокоитесь, – заверил врач, когда на ней затягивали ремни.

– Я от этих таблеток наполовину в коме! – прорычала Бетт, вырываясь. – Так до какой же степени тебе надо меня успокоить, шарлатан проклятый?

– Еще одну дозу, доктор? – послышался масленый голос медсестры, той самой, чью руку Бетт прижгла сигаретой. – В последнее время Лидделл плохо себя ведет. Один из санитаров доложил, что она сделала ему непристойное предложение в чулане для белья. Сами знаете, каковы эти нимфоманки…

В мстительных глазах плясали злобные огоньки. Бетт откинулась назад и плюнула на ее передник. И почувствовала, как в руку вонзается игла.

– Ну, погоди, мерзавка, – сказала медсестра, едва врач удалился. – Вот побываешь под скальпелем, и тогда…

– Когда? – прошипела Бетт, но медсестра уже ушла, а мир вокруг начал кружиться и плыть в тумане. Бетт казалось, что ее вены стали грязными, как будто в кровь подлили жира. В какой-то момент она поняла, что плачет, и заставила себя перестать. Слезы подтачивали ее разум, как вода камень, а у нее только и оставалось, что разум.

«Я взламываю шифры. Я глотаю тайны. Меня не поборола “Энигма” – куда уж этому месту».

Вдох, выдох. Не думать о том, как затекли обездвиженные руки. Думать о чем-то другом, не о скальпелях, не о злобных медсестрах, не о врачах, которые знать ничего не желают и назначают несправедливые наказания.

Несправедливые наказания… Одурманенная наркотиком память Бетт вытолкнула на поверхность сознания нечто давно забытое: тот раз, когда Озлу вызвали к капитану Тревису в БП и допрашивали о родственниках-нацистах принца Филиппа, а еще выясняли обстоятельства одного происшествия – Озла догадалась, что из Третьего корпуса пропали расшифрованные донесения. Когда же это случилось – кажется, в июне сорок второго? Если кто-то выкрал бумаги, проще всего было свалить это на яркую, заметную Озлу, которая заглянула в Третий корпус по незначительному поручению. В результате внимание Тревиса отвлекли от настоящего предателя.

«Но кто?» – думала Бетт. Снова и снова она перелистывала свои воспоминания в надежде заметить в них что-то новое… но ведь никто из ее товарищей по ПОН никогда не работал в Третьем корпусе. «Не думай – где, – приказала себе Бетт. – Думай – когда. Значит, июнь сорок второго…»

Тогда, восстановившись после нервного срыва, Пегги Рок вернулась в Блетчли-Парк. Пегги, самая умная женщина из всех, кого знала Бетт. А действительно ли это был нервный срыв? Или она побывала… в другом месте? Встречалась с кем-то, передавала сведения? Бетт и раньше не раз примеряла имя Пегги к своему списку подозреваемых и всегда в ужасе отшатывалась от самой этой мысли. Пегги – предательница? Светловолосая умница Пегги, которая научила ее роддингу? Но Пегги работала в ПОН. И на несколько месяцев куда-то исчезла. А потом вернулась на службу, оставаясь лучшей после Бетт дешифровщицей в команде Дилли. С ее мозгами она наверняка нашла бы способ проникнуть в Третий корпус и выйти из него с бумагами. А Дилли к тому времени уже не приглядывал за работой отдела ежедневно…

Пегги. Да, возможно, это она.

Или кто угодно еще из команды Дилли. Все они были любимыми друзьями Бетт, поскольку дружила она почти исключительно с коллегами по отделу. И еще с Озлой и Маб, которые теперь ее ненавидят.

Ирония судьбы – все ее друзья стали подозреваемыми, зато в своих врагах она могла быть совершенно уверена.

«Ну скорее же, – беззвучно умоляла беспомощная, стянутая холщовой рубахой Бетт в те бесконечные часы после обеда. – Приезжайте скорее».

Йорк

Маб чуть не выронила чайную ложечку.

– Куда мы должны отправиться?!

– В Клокуэлл, повидаться с Бетт. – Озла заметила, что другие посетители элегантной чайной уже оглядываются на них, и немудрено: две ухоженные дамы в пальто с широченными юбками, сшитых по лекалам «Нового стиля», уже полчаса сидят, злобно уставившись друг на дружку, и собачатся, потягивая чай. – Попробуй не выглядеть настолько взбешенной, ладно? На нас уже смотрят.

Маб оскалила все свои зубы в улыбке, не переставая яростно размешивать чай.

– В дурдом я не поеду, – процедила она.

– Ты готова бросить ее там просто потому, что тебе страшно? – Озла снова перешла на шепот, предварительно убедившись, что никто не проходит мимо их столика. – А если она в абсолютно здравом уме, а предатель, который предал Блетчли-Парк, – предал всех нас, работавших там, – разгуливает на свободе? Знаешь, дорогуша, это уже как-то слишком. – Озла смерила Маб испепеляющим взглядом. – Я знала, что ты бессердечная свинья, но не думала, что ты стала еще и трусихой.

– Да не в страхе дело, ты, легковесная графоманка из бульварного журнальчика! – Маб тоже зашептала. – Просто напоминаю, что самим фактом общения с ней мы, возможно, нарушим закон.

– Да, однако, позволив кому-то раскрыть тайну насчет нашей работы, мы тоже нарушим закон. – Озла подалась вперед: – Пусть я теперь и легковесная графоманка, но к своей присяге отношусь серьезно.

– Ты же не веришь, что кто-то в БП…

– Еще как верю. Помнишь, как меня вызвали к Тревису и обвинили, что я брала бумаги из Третьего корпуса? Я потом еще много жаловалась вам с Бетт.

(«И не надо забывать те открытые