– Сомневаюсь. То, что ты намерена провернуть,называется умереть за компанию. Это глупо.

– Так я ведь дура, каких свет не видывал. Надеялась, тызаметил. Прощай, друг. Обещаю, моя последняя мысль будет о тебе.

Я выехала из города, то и дело нервно откидывая волосы солба и бормоча под нос:

– Давай, давай…

Я очень боялась, что не успею, что машина не выдержит гонкии развалится, но мне повезло, машина выдержала и меня никто не перехватил подороге. Я вбежала на крыльцо и позвонила. Открыл Ромка, я выдала ему улыбку ипосоветовала себе дышать ровнее, незачем пугать парня.

– Привет, – сказала я, и он ответил:

– Привет.

– Ты один?

– Ага. Отец сказал, что мне пару дней лучше побытьздесь.

– Отец знает, что говорит. Войти можно?

– Входите, – пожал он плечами. Ну вот, парень жив,здоров, я успела и что дальше? Господи, зачем я все это делаю? Почему бы неоставить все как есть? Какое мне дело, жив он или нет? Может, уже завтра бы емукирпич на голову упал или машина переехала, я-то при чем? Я материла себя идаже получала от этого удовольствие, но точно знала: никуда я без него несбегу. Может, из упрямства. Какая, в сущности, разница? У меня нет ни желания,ни времени разбираться в тонкостях психологии, вот и нечего голову ломать.

– Давай прокатимся к одному человеку, –по-прежнему боясь испугать парня, начала я. – Здесь недалеко…

– У вас пистолет из-под свитера торчит, – кивнулРомка.

– Да? Не заметила.

– Все плохо? – помедлив, спросил он.

– Нет, что ты. Просто нам лучше уехать на некотороевремя. Так что поторопись.

– Вы их видели? – опять спросил он.

– Кого? – не поняла я.

– Они в саду, а еще в машине возле дома напротив.Приехали пять минут назад. Даже не прятались. Я думал, их отец прислал… Он изМосквы не вернется?

– С какой стати?

– Вы мне не врите, – попросил он, – я ведь немаленький. И не дурак. А вы зря приехали. Вас тоже убьют. Так зачем вам…

Я подумала и честно ответила:

– Не знаю. Давай пить чай и надеяться, что карта ляжет…Извини, я когда-то решила, что у меня есть чувство юмора и с тех пор многоболтаю.

Мы пили чай и ждали. Ромка спросил:

– Вы боитесь?

– Бояться глупо, – ответила я известной фразой иулыбнулась.

– Вы ведь можете уехать. Правда можете?

– Могу. Но если уеду, буду чувствовать себя.., неважноя буду себя чувствовать. А жить с этим – сплошная морока. Поэтому уезжать мнесовсем не хочется.

Прошел час. За это время не было ни одного звонка. Вместотого чтобы нервничать, томясь ожиданием, я странным образом становилась всеспокойнее. Пыталась разговорить Ромку, впрочем не особенно успешно. И тут кдому подъехала машина. Мы бросились к окну, и я с облегчением вздохнула:

– Кажется, у нас есть шанс, – пробормотала я,потому что увидела Волкова. Он был один. Волков огляделся и поднялся накрыльцо, а я пошла открывать дверь.

– Привет, – буркнул он. – Где пацан?

– На кухне.

– Я его забираю.

– Куда? – насторожилась я, решив, что ранорадовалась.

– В милицию, – возвысил голос Волков. – Онсвидетель убийства.

– Ты же понимаешь…

– Заткнись, – заорал он. – Мальчишкасвидетель убийства и поедет со мной. И я ничего не хочу слышать. Ты мне осточертела…

– Тебя Дед послал?

– Если хочешь знать…

– Ну, конечно, – усмехнулась я. – Как бынефедовский шофер после убийства смог ускользнуть из “Пирамиды” без твоейпомощи? Не отвращение к стриптизу, а необходимость помочь ему погнала тебя вкоридор. И о том, что Мальвина в отделении, они наверняка узнали от тебя.Сколько же Нефедов заплатил тебе?

– Да пошла ты… Мне нужен мальчишка, уйди с дороги.

– Волков, ты же мент, ты нормальный мужик. У тебя сын идевчонка, Ромкина ровесница. Пожалей пацана. Эти сволочи перегрызутся и вновьпомирятся, а нам ведь как-то дальше жить…

Он толкнул меня и вошел в кухню.

– Поехали, – кивнул он Ромке, – и безфокусов. Ты эту дуру не слушай, тебя допросят и отпустят к матери.

Мальчишка молча поднялся, аккуратно обошел его, отводя отменя взгляд.

– Волков…

– Заткнись, – рявкнул он. – А ты иди. Ромкатолкнул входную дверь, и Волков, стоя ко мне спиной, заявил:

– Ладно, пацан, сматывайся…

Может, он в самом деле этого хотел, может, была в немсовесть или жалость, черт его знает, Ромка замер, растерянно глядя на него, наменя, а Волков заорал:

– Сматывайся! – И его рука потянулась к карману.

– Стой, где стоишь, – взвыла я, обращаясь то ли кнему, то ли к Ромке, и выстрелила. Волков оглянулся, посмотрел на меня судивлением, пошатнулся и упал, его пистолет отлетел в сторону. Ромка испуганнопопятился, затем вернулся в дом и закрыл дверь, а я опустилась на колени иувидела глаза Волкова: в них стояли слезы.

– Волков, – хватая его за руку, зашепталая. – Сейчас, “Скорую”… Я подумала, ты его убьешь.., при попытке к бегству…

– Правильно подумала, – с трудом пробормоталон. – Знаешь, что скажут на моих похоронах? Собаке собачья смерть… – вродебы усмехнулся он и умер.

И тут под окном затормозили машины и из них высыпали люди.Видеть я этого не могла, но, конечно, слышала и поднялась навстречу. Первым вдом ворвался Дед, увидел меня и замер на мгновение, а потом бросился ко мне, ия оказалась в его объятиях.

– Прости меня, – шептал он, – ради бога,прости… Я спятил, ради бога, прости меня.

В дверях, прислонясь к косяку, стоял Лукьянов и насмешливоулыбался.

– Утром я уезжаю, – сказал он, перегнулся черезменя и поставил рюмку на пол.