И — добрался.

Так сошлось — когда он увидел лечебницу, то понял, что нуждается в паре минут отдыха, и присел на одну из лавочек, находящихся рядом. А тут и нас волны принесли.

И сейчас мальчик просил о чуде, глядя мне в глаза. Что я должна была ему ответить?

Что сказать?

Да только одно.

— Поехали к тебе домой, малыш. Посмотрим…

Алемико прижался еще крепче.

— Тетя Вета, если нужно… Пусть я буду, как раньше, ладно? Только пусть папа живой будет!

Я искренне надеялась просто отвезти мальчишку и удрать, но…

После этих слов?

Не помочь?

Обмануть надежду, которая читается в зеленых глазенках?

Может быть, магом жизни я и останусь. А вот человеком точно быть перестану.

* * *

Харни одолжил нам свою карету. Сам он отправился праздновать в лечебницу, а мы поехали к Моринарам.

Растум с удовольствием поехал бы с нами, да вот беда — народ уже собрался. Пришлось выбирать, между обидой всей лечебницы и возможностью отвезти мальчика домой. Харни с радостью бросил бы на растерзание лекарям меня, а сам поехал собирать медок у Моринаров, но Лим так вцепился, что отодрать его не смогли бы и стамеской, еще и заверещал, что только тетя Вета…

Я успокаивающе подмигнула Растуму. Мол, я все помню про ваше чуткое руководство, а если зарплату поднимете на пятьдесят процентов…

Растум возмущенно ответил взглядом, что я вымогательница и негодяйка, и отправился праздновать. А мы уселись в карету.

— Лим, а ты понимаешь, что меня могут просто не пустить к твоему папе?

— Пусть только попробуют не пустить!

— И попробуют, и не пустят…

— А я… я — его сын! Я имею право…

Я вздохнула.

Право-то ты имеешь, да кто будет слушать мальчишку? Во что я, дура такая, ввязываюсь?

* * *

В особняке Моринаров царила паника.

Даже не так.

Пожар в борделе во время потопа, плюс крыша, сорванная ураганом под землетрясение. Это было ближе к истине.

Герцогиня истерически рыдала в гостиной, да так, что через до сих пор не закрытое окно (не Алемико ж было его закрывать) отзвуки доносились, слуги метались по саду, кто-то вылетел за ворота…

Я потрепала Алемико по макушке.

— Нравится? Твоя работа.

Храбрый Моринар мрачно сопнул носом.

— Я бы тебя точно выпорола.

— Ну и пусть. А папе ты поможешь?

И что мне оставалось делать?

Я молча кивнула, и полезла под сиденье. Харни Растум был лекарем, хоть и не слишком хорошим, а потому под сиденьем, в его карете, хранилась сумка с самым необходимым. И сильно помогала в жизни. Возьму с собой.

— Это что?

— Твоего папу лечить, — мрачно ответила я, разглядывая настойку наперстянки. По запаху, вылить бы пора. Скажу Растуму…

Я помогу. А потом… пусть помогут мне все Боги мира.

* * *

Увидев нас с Алемико, слуги замерли столбиками. Потом один из них ринулвся внутрь дома с радостным воплем:

— Нашелся!!!

На миг все стихло, а потом…

Больше всего Линетт Моринар сейчас напоминала ураган.

Она вылетела, подхватила сына на руки, прижала к себе — и разревелась так, что к урагану добавилась еще и гроза.

— Как ты мог!? Как ты мог!!!

Алемико молча сопел и отбивался. Мать все крепче прижимала его к себе и продолжала причитать. Слуги восхищенно (Ооо, материнская любовь!) продолжали наблюдать, так что первой надоело мне.

Я встряхнула за плечо стоящего рядом лакея.

— Живо — стакан вина для герцогини! Видишь, у нее истерика?

Голос у меня окончательно стал похож на бабушкин, так что лакей сорвался с места, не думая ни о чем. Куда там!

Когда через пару минут он вернулся с кубком вина, я была готова лечить истерику герцогини затрещинами. Останавливали лишь соображения собственной безопасности. Я же дворне не объясню, что это лечение? Еще и мне оплеух надают в ответ, чтобы герцогиню не обижала!

А вот сейчас…

В вино полилось успокоительное. Несильное, нет, просто смесь настойки пиона и валерианового корня. В самый раз…

Я решительно подошла к герцогине, и отобрала у нее ребенка.

— А ну — цыц!

— А… э…

Линетт Моринар пару минут была в таком шоке, что у меня все получилось. Алемико отправился на руки к ближайшей служанке, а в руки герцогини я втиснула кубок.

— Пей! Немедленно!

Получилось, как надо. Линетт всхлипнула, и принялась пить. Глоток, два, потом она поняла, что что-то не так, но я ловко придержала бокал за донышко, заставляя ее глотать.

— Пей, кому говорят! Успокоительное!

Герцогине ничего не оставалось, как выпить до дна, и уставиться на меня.

— Это… как? Что?

— Выпила? Умничка. Это — Алемико. Живой и здоровый. Я — лекарка. Где герцог?

— Т-там… Н-но…

— Мам, пусти ее! — Алемико, солнышко! Какой же ты умница! — Тетя Вета хорошая, она мне тогда ночью помогла, она и папе поможет…

Из глаз Линетт хлынули слезы.

— Папа… Алемико…

— Умер? — рявкнула я.

— Лекарь сказал — час-два…

Линетт уже рыдала в голос, и я махнула рукой.

Некогда.

Если так — некогда, каждая минута на счету.

— Лим, живо! Веди!!!

Мальчик схватил меня за платье, и потянул за собой.

Мы бежали сквозь невероятно красивый сад, по усыпанной разноцветным гравием дорожке, по богато обставленным комнатам, мимо остолбеневших слуг, вверх по лестнице…

Туда, где упрямо стучало сердце канцлера, отказываясь останавливаться и не имея достаточно сил, чтобы продолжать биться.

С грохотом упала, покатилась ваза.

Алемико пинком распахнул дверь в спальню.

— Все — вон!!! Немедленно!!!

И таким страшным был этот детский крик, что слуги попятились.

— Вон!!! — добавила я.

Всего трое, впрочем это неважно. Ничего уже не важно, кроме человека на кровати, и разворачивающего крылья дара.

— Лим, закрой двери на засов, — шепнула я. — Когда все кончится, мне нужна будет вода. Простая, колодезная, Ладно? — И шагнула к кровати.

Уже не совсем я.