– Может быть, Штеффена Хазельбаха? – принялся размышлять я.

Но нет, вспомнилось мне, Штеффен был мною упомянут, как минимум, в книге «Аэрофобия 7А».

– Тогда, может быть, Гельмут все еще зол на меня? – спросил я у безликого голоса.

– Ты имеешь в виду Хенкензифкена? – заметил он.

– Да, – ответил я.

Гельмуту действительно было за что на меня злиться, ведь я много лет подряд забывал упомянуть о нем и о его агентстве «ZERO», хотя именно он разработал все замечательные обложки к моим книгам, в том числе и к роману «Пациент особой клиники».

– Нет, это не Гельмут, – раздался голос.

– Вряд ли я забыл о своих редакторах, – заметил я.

Каролину Грааль и Регину Вайсброд я всегда благодарил в первую очередь, хотя мне и хотелось увидеть этих двух самых лучших в мире редакторов в такой же комнате. Особенно после того, как они приложили свои руки к моим литературным ранам и к рукописи, которую я считал великолепной на все сто пятьдесят процентов, но где они обнаружили сто пятьдесят логических несостыковок.

Злиться могла Андреа Мюллер, которая откопала меня в 2004 году, но затем передала в руки более успешного издательства. Однако в своих благодарениях ее я тоже несколько раз упоминал.

– Воды, – сказал я, совсем не подразумевая при этом чью-либо фамилию.

Просто меня мучила жажда, и мне срочно требовался стакан воды, причем лучше всего размером с федеральную землю Северный Рейн-Вестфалия. Однако моя просьба была отклонена, так же как и высказанное мною предположение о том, что за моим похищением может стоять Регина Зиглер.

Я вовсе не хотел сказать, что таким пыткам меня подверг самый успешный кинопродюсер Германии, можно даже сказать, самый признанный кинопроизводитель, но Регина на самом деле была среди тех, кого я раньше ни разу не упоминал. И это при моей величайшей ей благодарности, которую она действительно заслужила. Ведь она целых десять лет верила в меня, в мои книги и выпустила на большой экран триллер «Отрезанный» (в соавторстве с Михаэлем Тсокосом).

Тогда я начал проговаривать свои мысли вслух:

– Кристиан Майер, мой менеджер, отвечающий за мои разъезды, скорее привязал бы меня во время очередной длинной поездки на автомобиле по всей Германии на том месте, где бы мы остановились на отдых, а не здесь, в этой комнате. Другой менеджер – моя лучшая подруга и даже больше – Мануэла Рашке могла бы пожаловаться, что я на фирме ни разу не сполоснул за собой чашку из-под кофе, но я уже посвятил ей две свои книги (что совершенно справедливо, поскольку она самая лучшая!) с одобрения всей команды сумасшедших, которые меня выдерживают. Среди них ее мать Барбара, Ахим, Салли, Карл-Хайнц (при этом мой помешанный на спорте приятель притащил бы меня не сюда, а в свою камеру пыток в фитнес-клубе, где беговая дорожка лопается, как только я на шаге двенадцать снижаю темп ниже шестнадцати), Столли, а с недавних пор и Анджелина Шмидт.

– Бумс! – Голос изобразил звук, каким обычно обозначают ошибку в телевикторинах, и начал имитировать тиканье часов.

При этом давление на мою грудную клетку стало заметно усиливаться.

– Сабрина Рабов является не только лучшим пиар-агентом, но и настолько добра и чувствительна, что сама мысль о возможности моего здесь нахождения в оковах показалась бы ей настоящим кошмаром. Или я ошибаюсь?

– Не Сабрина, – решил сократить ход моих рассуждений похититель. – И не твоя теща Петра, как и не твой веб-дизайнер Маркус Майер, а также Томас Зорбах. О них ты подумал. Ты забыл только про меня.

«Про меня?» – мысленно повторил я последние слова голоса.

Пришлось признать, что у голоса могли быть личные причины для его поступка. Однако у любого, кто бы, как я, проснулся в оковах в «резиновой клетке» с чумной головой, словно после десяти дней непрерывного дерганья на Ваккене[11], способности к логическому мышлению были бы ограничены. В этом я могу заверить каждого.

«Ну хорошо, – принялся я рассуждать дальше. – Ясно, что это мужчина. По крайней мере, мне так слышалось. При этом Симон Егер и Дэвид Натан, эти боги аудиокниг, явно отпадали. Ведь голос звучал слишком непрофессионально. В нем, хотя и приятном на слух, чувствовалось отсутствие профессиональной подготовки».

Дальнейший ход моих рассуждений свелся к следующему.

Для Романа Хокка, даже если он и попытался его изменить, голос был слишком низким. (Мой литературный агент, конечно, не разговаривал фальцетом, если у кого-то возникло такое мнение, но его голос и не заставлял вибрировать кости моего черепа, о чем уже упоминалось.) Кроме того, Роман наверняка давно бы приступил к обсуждению условий моего освобождения, поскольку привычка торговаться основывалась у него не только на фамилии[12], но и вообще была в его крови.

Нет, Роман, как гений переговоров, давно вызволил бы меня из этой неловкой ситуации, не забыв, конечно, и о своей доле в пятнадцать процентов от выкупа. А Маркуса Михалека я и без того часто упоминал в своих словах благодарности, на что у меня были весьма веские причины.

Поскольку голос был мужским, то из числа подозреваемых я смело исключил соратниц Романа по авторскому и издательскому агентству «AVA» Клаудию фон Хорнштайн, Антонию Шультес, Корнелию Петерсен-Лаукс и Лизу Бленнингер.

Горячо любимый мною и проживающий в Берлине баварец Франц Ксавер Рибель, мой тестовый читатель и автор бесчисленных полезных замечаний, хотя и говорил мужским голосом, но пожаловаться на недостаточную благодарность с моей стороны не мог. Поэтому из списка подозреваемых его тоже можно было смело вычеркивать. Так же как и мою семью, которую я люблю больше всего в жизни.

«Гм… Ах да… Сандру. – Тут я почувствовал, что мне не хватает кислорода. – Еще Сабину и Клеменса. Спасибо им за медицинскую консультацию, включая эскиз проведения операции. Хотя сейчас инструкция о том, каким образом мне можно было бы перерезать свои оковы, чтобы избежать удушья, оказалась бы куда более кстати, чем представленный ими план расположения общей сонной артерии».

Во мне начала закипать злость.

Разве я всегда не старался никого не забыть? Разве я всегда не благодарил всех книготорговцев и библиотечных работников? А ведь многие ограничиваются лишь приветствием на последней странице своего сокровища или просто перечисляют фамилии людей, о которых никто ничего не знает. И тем не менее они не оказываются прикованными к операционному столу в «резиновой клетке», а спокойненько себе лежат на пляже Лазурного Берега французского побережья Средиземного моря и считают, что так и надо.