– Ну что же вы, смелее! – прохрипел Фридер. – Я все равно собирался это сделать.

– Ты хотел сегодня умереть? – нервно прищурился психопат.

– Все закончить, – пояснил хирург. – Я хотел все отменить.

При этом Фридер посмотрел на Беркхоффа уже начавшими тускнеть глазами, как бы говоря: «Мне правда очень жаль. Я совершил непростительную ошибку».

Тут Тилль вспомнил первые слова, которые произнес Фридер, войдя в палату Трамница: «Кое-что произошло, и я должен…»

– Все отменить? – недоверчиво повторил маньяк последние слова врача. – Вы только посмотрите на него! У нашего неженки под конец проснулась совесть. К сожалению, слишком поздно.

– Убейте меня! – тряся головой, прохрипел Фридер. – Только оставьте мальчика в покое! Я передумал.

– Боюсь, что в таком положении, когда ты истекаешь кровью, у тебя не самая лучшая позиция для переговоров.

Хирург откашлялся кровью и повторил:

– Отпустите Макса! Время работает против вас. Скоро вас все равно схватят.

– И что? Может, я не хочу бежать!

– Но вы хотите увидеть страдания Макса и его. – Фри-дер кивком указал на Беркхоффа. – А это у вас не получится, если вам помешают.

– Ничего. Время у меня есть.

Собрав последние силы, Фридер отодвинул пистолет от своего лба, но Трамниц снова вернул оружие на место.

– Чего-чего, а времени у вас как раз нет, – вновь прохрипел хирург. – Моя карточка-ключ постоянно посылает сигнал. Так ее легче найти, если она потеряется. Зенгер знает, где я нахожусь, и скоро полиция будет здесь.

– Не держи меня за слабоумного, – рассмеялся Трамниц. – Ты не такой дурак и наверняка уничтожил все следы, которые могли бы указать на твою причастность к моему побегу.

– Сколько раз повторять, – собравшись с силами, запротестовал Фридер. – Я понял, что не перенесу этого, и передумал, решив во всем признаться.

В ответ Трамниц пожал плечами и заявил:

– Если даже и так, то ты все равно блефуешь. Никаких сигналов твоя магнитная карточка-ключ не посылает. Но лжешь ты неплохо, признаю. Мне очень понравился спектакль, который ты разыграл, якобы разговаривая по телефону с санитарами.

Поднеся пистолет к уху, как мобильный телефон, маньяк передразнил хирурга, изобразив его разговор, повторив слова Фридера: «Мне известно, что это нарушает имеющиеся предписания. Но у нас возникла ситуация с заложником…» Затем он снова приставил ствол пистолета ко лбу врача и сказал:

– Ну все, хватит дурачиться.

– Нет, подождите, я умоляю вас, не трогайте Макса…

Закончить фразу Фридер не успел, так как Трамниц спустил курок. Прогремел оглушительный выстрел, и пуля, пробив хирургу лоб, вышла через затылок и застряла в гипсовой стене.

– Однако он прав, нам следует поторопиться, – сказал маньяк, словно не видя осколков костей, кровь и мозговое вещество, расплывавшиеся на белой стене позади мертвого Фридера.

Но это зрелище так повлияло на Беркхоффа, что шум у него в ушах прекратился, и он наконец-то вышел из состояния шокового оцепенения.

– Что ты делаешь? – спросил Беркхофф Трамница, осматривавшего карманы убитого хирурга.

Тилль не рассчитывал на ответ, но психопат, найдя то, что искал, в карманах брюк Фридера, торжествующе проговорил:

– Что и следовало ожидать.

С этими словами он показал Тиллю четырехгранный стержень и пояснил:

– Ключ для клапана.

Маньяк хотел уже пройти мимо Тилля, но тот нашел в себе мужество встать у него на пути.

– Прекрати. Ты не должен этого делать.

– Если бы я должен был делать подобное, то это была бы работа, – кивнул Трамниц. – Мне же это доставляет удовольствие.

Затем он вынул магазин из своего пистолета. Убедившись, что в нем остался еще один патрон, маньяк показал его Тиллю, вставил обойму на место и, перезарядив оружие, двинулся мимо Беркхоффа.

– Что ты собираешься делать? – спросил несчастный отец.

– Как что? Пора позаботиться о Максе, – ответил Трамниц.

Заявив это, он постучал стволом пистолета по стеклу на изголовье «инкубатора» и воскликнул:

– Эй! Ты меня слышишь, парень? «Лечение» начинается. «Черт! Что же делать?» – подумал Беркхофф.

Он огляделся, лихорадочно ища какой-нибудь предмет, чтобы противостоять вооруженному психопату. Затем размотал повязку на голове и закричал:

– Прекрати! Иначе я ухожу!

В ответ Трамниц даже не обернулся. Вместо этого он поместил четырехгранный ключ на штифт клапана и заметил:

– Что за нелепая угроза?

– Фридер был прав, не так ли? Меня ты взял с собой только для того, чтобы увидеть мои страдания.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Если я сейчас уйду, то из твоей затеи ничего не получится. Ты не увидишь мою боль, и все твои усилия окажутся напрасными.

На этот раз Трамниц обернулся, и его лицо скривила зловещая улыбка.

– Ты переоцениваешь свою важность, – заявил он. – Ты здесь вовсе не для того, чтобы смотреть, как мальчик умирает.

«А для чего?» – пронеслось в голове у Тилля.

– Оставшись один на один с мальчиком, я все равно получу удовольствие, а ты – просто бонус, который мне хотелось приберечь на потом.

«Что я упустил из виду?» – вновь подумал Тилль.

– Когда я покончу здесь с Максом, тебе предстоит пережить нечто такое, что тебя полностью уничтожит. Этого я и добиваюсь. Мне хочется посмотреть тебе в глаза и насладиться твоими страданиями. – Трамниц зашмыгал носом, а потом заявил: – К твоему сведению, тебе не удастся далеко уйти. Пиа все предусмотрела. Ты не сможешь выйти отсюда, ведь вход в подвал блокирован, а дверь на первый этаж закрыта. Конечно, ты можешь подождать в коридоре, пока с Максом будет покончено. Его останки я обязательно тебе покажу, а потом мы продолжим.

С этими словами маньяк стал поворачивать четырехгранный ключ, уменьшая подачу воздуха в «инкубатор».

Бум… бум – почти сразу же послышались изнутри удары, наносимые по стеклам и деревянному корпусу ящика.

– Жаль, что у нас не так много времени! – воскликнул Трамниц. – Иначе я проделал бы с ним совсем иное. Однако посмотри! Теперь видимость стала гораздо лучше, и ты сможешь увидеть, как он задыхается!

В ту же секунду Тилль накинул на шею убийце веревку, которую скрутил из бинтов своей головной повязки. Но это ничего не дало.

Отчаянная попытка Беркхоффа оказалась настолько жалкой, что маньяку хватило всего одного удара локтем, чтобы вызвать в голове несчастного отца настоящий фейерверк. Из глаз у него посыпались искры, а всего его пронзила острая боль.