Сальники до́роги. У них много преимуществ – нечеловечески быстрые, отчаянно преданные и поистине неразрушимые. Обрабатывай их раз в три-четыре недели, и будут как новые. Однако при создании сальника в первый раз требуется расплавить и пересобрать в чанах человеческое существо. Их изготавливают, растапливая людей на составные исходные элементы. Приговоренных преступников, нарушителей границ квартала и даже неизлечимо больных, что за грошовую выплату семьям меняют горстку последних дней на вечность ужаса и безумия.

– Где ты его взял? – набычился охранник. – Ломать достояние гильдии – это разбой!

– Нашел. В куче. Алк? – скрипел Шпат.

Другой караульный, офицер, кивнул.

– Заноси его внутрь, и мы расплатимся с тобой дозой алкагеста. – Он жестом просигналил кому-то за стеной. Заревел гудок, и пронзительно зашипел алхимический двигатель. Ворота вздрогнули и пришли в движение, скользя по металлическим рельсам. Открылся проем, в самый раз по ширине тележки. Шпат ее туда и провез.

За воротами потянулось широкое подворье с какими-то промышленными постройками по бокам. Баки и трубы, расставив ходули подпорок, пронзали кирпичные стены, как медные насекомые, гигантские металлические клещи, напитывались соками. На дальнем конце, за громадным строением, скорее всего, складом, дорога подходила к погрузочным журавлям, напомнившим Шпату насекомых-палочников. Перед этим он рассматривал со стороны берега, как эти краны высятся над частными причалами алхимиков. Слева аллея поуже вела, как утверждало видение Кари, к самому залу гильдии.

– Отойди назад, – велел один из охранников, не желая приближаться к заразному каменному человеку. Шпат повиновался, отступая на пару футов.

Давай.

В тележке, накрытая вторым холстом, Кари запалила фитиль сальника. В ту самую минуту Крыс выпрямился на противоположной крыше, как раз на линии взгляда его восковых глазниц.

Как только фитиль запылал, сальник начал возвращаться к жизни. При этом мерзком одушевлении его твердая кожа потянулась, разгладилась. Голова загорелась вновь, и внутри зарделось химическое подобие сознания.

Для сальника по-прежнему шла прошлая неделя. Его время замерло тогда, когда Крыс запер его в склепе под Могильным холмом. В его восприятии сейчас до сих пор длилась ночь, когда сгорела Башня Закона, и он продолжал гнаться за Крысом.

И увидал свою добычу – всего-то на другой стороне улицы!

Вскакивая, сальник ожил, сверкнул нож. Всякому ясно – не становись между сальником и его добычей, но именно там и стояли неудачливые сторожа. Везучие просто попадали вразброс, как кегли, когда сальник спрыгнул с тележки и поскакал на улицу в погоню за Крысом. Невезучих он пырял и полосовал на бегу. В неразберихе произошли две вещи.

Во-первых, тележка опрокинулась на левый бок и оттуда вывалились Кари с Миреном. В одном из видений Кари разглядела слева от ворот ряд деревянных клетей, и оба шмыгнули в щель между ящиками и стеной, прежде чем их заметили.

Есть, внутрь они проникли.

Во-вторых, Шпат сделал еще один шаг назад, всем весом припечатав металлическую рельсу, направлявшую ворота. Удар прокатился вверх по ноге, с отдачей в бедро, и он почувствовал боль и резкий, цепенящий холод – сустав чуточку больше обратился в известь. Но рельса подалась, прогибаясь, и теперь охране ворота не закрыть.

Шпат сыграл растяпу и пару минут покачивался на месте, не давая тревоге проступить на лице. Он не оглядывался через плечо на сальника, гнавшегося за Крысом по конькам крыш Дола Блестки. Не косился в тень, куда скрылась Кари со своим любовником. Только глупо таращил глаза, пока на него орали часовые.

Насчет любовника – напоминание о том, что Кари спит с кем-то другим, не побудило его скривить губы. Секс уже долгое время лежал за пределами физических возможностей Шпата, но, живя с Кари, он наслаждался нежданной близостью; приятно делить тесное пространство с женщиной. Их дружба прорастала вглубь куда быстрее, чем ему помышлялось. Он пробует на себе эту память, проводит ею, как кинжалом, по голым нервам. И испытывает отдаленную, притупленную боль – ничего более.

Не важно, говорит он себе. И задвигает раздумья на потом. Через несколько дней ему, вероятно, не жить, и даже если удастся избежать скорой участи, все едино – он был и есть камень.

Сторожа орали на него, требовали ответа, где он взял сальника, а потом стали спорить, кому чинить ворота, а каменного человека поминали, будто его тут и нет. Шпат предложил разогнуть рельсу обратно и опять потопал к воротам. Набежали новые охранники, теперь отгонять уже его. С улицы подтянулись зеваки, двинуть глазом по ту сторону запретного рубежа гильдии. Больше охранников, больше гильдейских служащих. По толпе гуляли сплетни о сбежавшем свихнутом сальнике. Прибывали запряженные телеги и самоходные машины, но ворота заклинило намертво.

Вся суматоха предназначалась для того, чтобы отвлечь алхимиков от Кари и Мирена. В задачу Шпата входило лишь стоять тут и затягивать раздрай.

С боковой аллеи на двор прогромыхала очередная повозка, за ней вторая, третья. Все они несли один и тот же отличительный знак – эмблему городской стражи. Шпат узнал их мгновенно – это тюремные фургоны для перевозки заключенных. В таком вот его отца увозили в Палату Закона. Все три были готовы лопнуть, переполненные арестантами.

Этот конвой направился к фабричному зданию на дальней стороне двора. При их приближении отворилась большая дверь, и Шпат мельком заметил бурлящий чан, почуял кислоту и расплавленный воск. Это перетопка – завод, где делают сальников.

Во всем Гвердоне столько приговоренных преступников не наберется. Должно быть, они вымели все камеры на мысу Королевы, сгребли всех карманников, пьяниц и бродяжек и повезли через город, чтобы растопить на жир и свечной воск.

Один из алхимиков швырнул ему флакон с алкагестом.

– Давай проваливай. Хорош зенки пялить. От тебя одни хлопоты. – Он указал на приоткрытые ворота и хватил Шпата палкой, как крестьянин погоняет отбившуюся корову. – Шевелись, болван!

Медленно, нарочито осторожно Шпат воткнул себе в бок алкагестовую иглу. Прожал поршень, почувствовал, как снадобье творит свое чародейство в его закостенелых суставах. А потом начал пробираться через толпу. Здешняя охрана сплошь люди – алхимикам не по нраву демонстрировать городу свой чудовищный оскал без необходимости, – и им его не остановить, не по силам, как не сдержать сход горной лавины.

Он бегом бросился вперед, пересекая подворье громоподобными шагами, боем колокола роковой судьбы. Караульные слишком поздно сообразили, что он делает. Защелкали, зашкворчали ружья, и выпал обрывок секунды – задаться вопросом, насколько нынче он стал защищенным от пуль, прежде чем выстрелы легли в цель.

Он зашатался под огнем, но не замедлил хода. Выстрелы терзали спину, но вместо боли ощущался лишь холодок новых обызвествлений. Пули отскакивали от каменной шкуры, но их удары сотрясали плоть и с каждым попаданием делали частичку его камнем.