Будут все время они озираться и битву покинут.

Вред лишь советы твои принесут, повелитель народов!»

Тотчас ответил ему владыка мужей Агамемнон:

«О Одиссей! Поразил ты глубоко упреком жестоким

Дух мой! Но я ведь совсем и не думал давать приказанья,

Чтобы ахейцы суда против воли спускали на море.

Пусть другой кто-нибудь нам предложит решенье получше;

Будь он хоть молод, хоть стар, — одинаково он мне желанен».

Громкоголосый тогда Диомед в их беседу вмешался:

«Здесь этот муж! Недалеко искать, если только хотите

Выслушать слово мое безо всякой вражды и обиды

Из-за того, что меж вами рождением всех я моложе.

Я хвалюсь, что рожден я тоже отцом благородным,

Славным Тидеем, покрытым землею могильною в Фивах.

Три безупречные сына родились на свет у Порфея,

Жили в Плевроне они и в скалистокрутом Калидоне, —

Агрий с Меланом и третий Иней конеборец; меж братьев

Доблестью он выдавался; отцу моему был отцом он.

Там он и жил. Но отец мой осел после долгих скитаний

В Аргосе: так пожелалось Зевесу и прочим бессмертным.

В жены Адрастову дочь себе взял он, немало припасов

В доме имел у себя, довольно имел и обширных

Нив хлебородных, и много в округе садов плодоносных,

Всякого много скота. В копьеборстве же всех превышал он.

Впрочем, вы сами слыхали и скажете, правда ли это.

Знаете все вы, что я не худого, не робкого рода,

Слова хорошего, если скажу, не отриньте с презреньем.

Необходимость зовет нас, — так в бой же, не глядя на раны!

Сами участвовать в битве кровавой не будем, а станем

Одаль от стрел, чтобы раны из нас кто не принял на рану.

Будем на бой лишь других побуждать, — всех тех, что доселе,

Слушаясь робкого сердца, стоят вдалеке и не бьются».

Так говорил он. Прослушав внимательно, те согласились.

Двинулись в путь. Во главе их — владыка мужей Агамемнон.

Слеп, однако же, не был и славный Земли колебатель.

Следом за ними пошел, уподобившись древнему мужу.

За руку правую взял Агамемнона, сына Атрея,

И со словами к нему окрыленными так обратился:

«Царь Агамемнон! Теперь восхищается духом свирепым

Славный Пелид, наблюдая убийство и бегство ахейцев!

Сердца нет в груди ахиллесовой, нет никакого!

Пусть бы он так и погиб, пусть бог его ослепил бы!

Зла ж на тебя никакого не держат блаженные боги.

Скоро теперь уж вожди и советники войска троянцев

Пыль по широкой равнине поднимут, и сам ты увидишь,

Как побегут они в город от наших судов и от стана!»

Молвил и с криком могучим стремительно полем понесся.

Так же, как девять иль десять бы тысяч воскликнуло разом

Сильных мужей на войне, зачиная аресову распрю,

Голос такой испустил из груди земледержец могучий,

Каждому в сердце ахейцу вдохнувши великую силу

Против троянцев упорно, не зная усталости, биться.

Златопрестольная Гера с Олимпа глазами своими

Вдаль поглядела с высокой вершины, мгновенно узнала

Брата и деверя, с бурной спешившего силою в битву,

Людям дающую славу. И радость ей в сердце проникла.

Зевса потом увидала. Сидел он на самой вершине

Иды, богатой ключами, — и злоба ее охватила.

Стала тогда размышлять волоокая Гера богиня,

Как бы ей ум обмануть эгидодержавного Зевса.

Вот наилучшим какое решение ей показалось:

К Зевсу на Иду прийти, нарядившись как можно красивей, —

Может быть, он загорится желаньем на ложе любовном

Телом ее насладиться, она же глубокий и сладкий

Сон на ресницы прольет и на ум проницательный Зевса.

Тотчас пошла она в спальню, которую выстроил милый

Сын ей Гефест, к косякам прикрепивши надежные двери

С тайным запором: его лишь она из богов отпирала.

Гера вошла и, закрыв за собою блестящие двери,

С тела, будящего страсть, сначала амвросией смыла

Всю приставшую грязь и потом амвросическим кожу

Маслом блестящим натерла, приятного запаха полным;

Стоило хоть бы немного встряхнуть его в зевсовом доме,

И аромат от него достигал до земли и до неба.

Кожу прекрасную им умастивши, себе расчесала

Волосы и заплела их руками в блестящие косы,

И с головы их бессмертной своей красиво спустила.

Платьем оделась нетленным, какое Паллада-Афина

Выткала ей, изукрасив различным прекрасным узором,

После того золотыми застежками грудь застегнула,

Поясом с сотней висящих кистей опоясала стан свой,

Серьги трехглазые, с тутовой ягодой сходные, вдела

В мочки ушей. И великою прелестью вся засветилась.

Сверху богиня богинь покрывалом прекрасным оделась,

Только что сотканным, легким; бело оно было, как солнце.

К светлым ногам привязала красивого вида подошвы.

После того же, как все украшенья богиня надела,

Вышла из спальни она. Афродиту к себе подозвавши,

К ней, в стороне от богов остальных, обратилася с речью:

«Милая дочь, не исполнишь ли то, о чем попрошу я?

Или откажешь мне в просьбе, за то на меня негодуя,

Что защищаю данайцев, а ты помогаешь троянцам?»

Зевсова дочь Афродита на это ответила Гере:

«Дочь великого Крона, богиня почтенная Гера!

Что замышляешь, скажи? Исполнить велит мое сердце,

Если исполнить могу и если исполнить возможно».

В сердце коварство тая, отвечала владычица Гера:

«Дай мне силу любви и влекущую прелесть, которой

Ты покоряешь бессмертных богов и людей земнородных!

Я отправляюсь взглянуть на границы земли многодарной,

Предка богов Океана проведать и матерь Тефию,

В доме своем воспитавших меня и вскормивших любовно,

Юной принявши от Реи, когда громомечущим Зевсом

Крон был под землю и век беспокойное море низвергнут.

Их я проведать иду, чтоб уладить раздор бесконечный.

Долгое время уже любви и совместного ложа

Оба они избегают. Вражда им вселилася в сердце.

Если бы мне удалось убедить их словами своими

Соединиться в любовных объятьях на общей постели,

Вечно б меня называли они и почтенной, и милой».

Ей Афродита улыбколюбивая так отвечала:

«Слово отринуть твое не могу: привычно ль мне это?