— Поедем домой. — Всхлипнула она, позволяя его нежным объятиям освободить себя от сковавшего беспокойства.

Миша уверенно вёл машину, украдкой посматривая на Дашу. Они молчали, как смущенные школьники, но от его взгляда не скрылись отрешенность и застывшая вина в ее глазах. О чем она думает, чего боится?

Они дождались лифта и молча поднялись в квартиру. Даша сбросила пуховик и шапку, разулась и прижала Мэтью к себе. Пес визжал и прыгал, облизывал Дашкины руки, кружился вокруг неё, словно юла. На мгновение ее лицо озарилось улыбкой, а потом снова помрачнело.

— Что с тобой? — Требовательно спросил Миша.

Даша расстегнула верхние пуговицы клетчатой рубашки и распахнула ее.

— Миша, я пойму тебя, слышишь? Если откажешься… — прошептала сдавленно, устремив взгляд на сидящего в ногах Мэтью.

Ее грудь исполосована шрамами. От пережитой боли остались тонкие, перекрещивающиеся друг с другом розовые и белые полоски. Они живое подтверждение людской жестокости и подлости, плата за ее веру в людей и искренность.

— Меня прооперировали в реанимобиле, — оправдываясь, тараторила Даша. — Врач скорой помощи остановил кровотечение, иначе… меня бы не было в этом мире. — Произнесла чуть слышно.

— А мне не нужен мир без тебя, ничего не нужно… — прошептал в ответ Миша предавшим его голосом. — Дашка, я сотни раз пытался отпустить тебя, но не смог… Я люблю тебя…Безумно люблю… Ты нужна мне, поняла? — продолжил он хрипло, поглаживая ее нежную щеку. — Нужна для счастья…

Даша не ответила, лишь всхлипнула и крепче прижалась к Мише. Он расстегнул ее рубашку до конца и прикипел взглядом к истерзанной груди. Едва касаясь, провёл кончиками пальцев по белесым полоскам. Шумно выдохнул, вспоминая сентябрьский день, в котором Дашка умирала на его руках. Пальцы сменили губы, их тёплые прикосновения походили на мягкое пёрышко. Он трогал губами шрамы, словно пытаясь их исцелить. Сердце Даши гулко стучало, а на коже разливался бальзам из тёплого дождя поцелуев Миши…

— Люблю тебя… Я не отпущу тебя, слышишь? Никогда…

Она застонала чуть слышно, поцеловала Мишу с ответной страстью, прижимая его голову к себе.

— Даша…

Он подхватил ее на руки и понёс в спальню. Слезы катились по ее щекам, Дашка всхлипывала, крепко обнимая Мишу, боясь, что сон развеется и вернётся прошлое, накроет чудовищной ненавистью.

— Миша… — прошептала его имя тихо.

— Не плачь, прошу тебя… Скажи, что я нужен, не молчи… Мне нужна твоя любовь…

— Люблю… — выдохнула, глотая слезы. — Люблю тебя…

Миша освободил ее налитые девичьи груди из кружевного заточения бюстгальтера и жадно втянул ртом тугие вершинки.

— Боже… Как же долго тебя не было. Мне кажется, прошло сто лет. — Простонал Миша.

— Я хочу тебя… — выдохнула Даша и скользнула пальчиками к пуговицам сорочки Миши. — Хочу заняться с тобой любовью.

— Да, именно так. Никогда больше не называй то, что мы сейчас будем делать, иначе…

Волшебная ночь истаяла в пламени зимнего рассвета. Тусклые лучи солнца пробрались через щель тяжёлых портьер. Миша проснулся в обнимку с обиженным Мэтью: хозяева выставили его ночью за дверь. Они с Дашей любили друг друга… Залечивали глубокие раны тихим шёпотом срывающихся с губ признаний, нежными поцелуями и касаниями, не могли отвести глаз друг от друга, отнять губ и рук.

Как Дашка допустила мысль, что он откажется? Он скорее разрушит весь мир за неё или сдохнет сам. Она — его. Его дар и любовь, его слабость и счастье…

Ноздри щекотал ванильный аромат, пробуждая зверский аппетит. Из кухни доносились ее тихие шаги, лилась вода в раковине, слышался звон посуды и кастрюль. В его дом вернулась душа… Грустные воспоминания резали память, словно лезвие: когда-то Фил подтрунивал над реакцией Миши на готовку жены, а он раздражался и затыкал ему рот.

Миша погасил в себе искушение ворваться в кухню немедленно, потрепал Мэтью за ухом и поспешил в душ. Он наскоро вымылся, на ходу обтерся полотенцем, натянул спортивные штаны… и замер.

Даша пела. Миша застыл в дверях, боясь пошевелиться. Она исполняла чудесную балладу, соединившую их жизни в одну…

— Я влюбился в тебя после этой песни.

Даша вздрогнула от пробирающегося под кожу хрипловатого шепота. Замолчала и обернулась, широко распахнув глаза. Интересно, он долго стоял в дверном проеме и слушал, как она поёт?

— Правда? Значит, ты тогда… — воскликнула она, изображая на лице недоумение.

— Да, подслушивал. — Виновато кивнул Миша.

Даша опустила взгляд на его босые ступни и покраснела. Из одежды на Мише — спортивные домашние штаны, низко сидящие на бёдрах.

Он походил на хищника, замершего во время прыжка: мышцы на его обнаженной груди и руках натянулись канатами, в глазах огненной лавой плескалось возбуждение. Желание немедленно прикоснуться к Даше едва не поглотило его, уступив другому желанию — удовлетворить любопытство…

— Расскажи мне об этой песне, родная.

Даша положила лопатку на стол и приосанилась.

— После смерти мамы я придумала легенду о мире грёз. — Ответила она, грустно улыбнувшись. — Люди боятся видеть мертвецов в сновидениях, а я, закрывая глаза по ночам, надеялась увидеть во сне маму… Так родился припев. — Даша обняла плечи руками и поёжилась. — Куплеты я сочинила после встречи с тобой…

— Отличная легенда, весьма правдивая, — заметил Миша, ошеломлённый ее признанием. — Никогда бы не задумался об этом раньше, а теперь… Мне часто снится Фил. — Выдохнул он, разбередив сердце Даши воспоминаниями.

Она зябко потирала плечи, украдкой любуясь Мишей. Кончики пальцев покалывало от желания прикоснуться к нему, провести ладонями по упругой, сотканной из мышц, груди, почувствовать его ответное желание, кипящее на дне янтарных глаз.

— Обними меня, — прошептала Даша.

Каждая клеточка его тела отозвалась на ее звенящий желанием шёпот. Миша потянулся к ней, за секунду преодолев расстояние между ними и приник к тёплым розовым губам, как к живительному источнику. Даша скользила пальчиками по обнаженным плечам Миши, чувствуя нарастающий в душе трепет. Он только ее! Для неё! Мечта, ставшая явью…