– Завтра утром уезжаю.

Уилф посмотрел на меня с облегчением:

– Тогда счастливого пути. И спасибо за пиво. Пойдем, Цезарь!

Мой новый знакомый поднялся, и собака последовала за ним. Вдруг он остановился, повернулся ко мне и произнес:

– Поговорите с преподобным Секфордом. Здесь многие считают, что тогда кое-что осталось сокрытым. Но больше я вам ничего не скажу.

С этими словами он поспешно вышел.

Я неторопливо поднимался по склону холма к церкви. Ощущая дорожную грязь на теле, ступая усталыми ногами, чувствуя боль в спине, я мечтал об одном только отдыхе. Однако времени у меня было немного. Я задумался над словами старого Уилфа. Он, очевидно, сомневался в официальной версии происшедшего в плавильне – но явным образом ничего не знал об изнасиловании Эллен. Я вновь вспомнил ее слова о том страшном дне, когда она потеряла контроль над своим умом: «Они были такими сильными! Я не могла шевельнуться!»

Церковка, приземистое норманнское строение, была невелика. Внутри ее не обнаруживалось особых изменений по сравнению с прежними, папистскими днями: статуи святых оставались на своих местах, перед алтарем горели свечи. Преподобный Бротон не одобрил бы этого, подумал я. Пожилая женщина вынимала огарки и ставила новые свечи. Я подошел к ней:

– Мне нужен преподобный Джон Секфорд.

– Он в своем доме, сэр, это рядом.

Я направился к соседнему дому – жалкой хижине, облезлые стены которой были сделаны из плетня с глиняной обмазкой. Однако Секфорд был здесь постоянным священником, подчинявшимся викарию, который, быть может, руководил несколькими приходами. Я чувствовал вину оттого, что мне придется обмануть Секфорда, как только что Уилфа. Однако я не намеревался рассказывать о местонахождении Эллен кому бы то ни было.

Я постучал в дверь. Прошаркали чьи-то ноги, и дверь мне открыл невысокий человек на шестом десятке лет, облаченный в давно не стиранную сутану. Он оказался чрезвычайно толстым: ширина его тела едва ли не равнялась росту. Круглые щеки этого человека покрывала серая щетина. Он посмотрел на меня слезящимися глазами.

– Преподобный Секфорд? – спросил я.

– Да, – кротко ответил старик.

– Мне хотелось бы поговорить с вами. О той доброте, с которой много лет назад вы отнеслись к женщине по имени Эллен Феттиплейс. Уилф Харриданс посоветовал мне обратиться к вам.

Внимательно изучив мою внешность, священник кивнул:

– Входите, сэр.

Я последовал за ним в неопрятную гостиную. Хозяин дома предложил мне сесть на деревянную скамью, покрытую пыльной тканью. Заняв кресло напротив, крякнувшее под его тяжестью, он с любопытством уставился на меня:

– Полагаю, что вы только что с дороги, сэр.

– Да. Приношу извинения за свою пропыленную внешность.

Набрав воздуха в грудь, я повторил ту же самую историю, которой попотчевал Уилфа о своем друге, разыскивающем родственников по фамилии Феттиплейс. Джон Секфорд слушал меня внимательно, хотя взгляд его время от времени обращался к открытому окну за моей спиной и к пузатому кувшину на буфете, который украшала почерневшая серебряная тарелка. Когда я договорил, он посмотрел на меня с глубокой печалью.

– Простите меня, – проговорил священник негромко, – но надеюсь, что ваш клиент интересуется ими не из праздного любопытства. История Эллен печальна и даже ужасна.

– Мой… мой друг… не сомневаюсь, что он мог бы помочь ей, если бы получил такую возможность.

– Если она еще жива. – Мой собеседник на некоторое время умолк, собираясь с мыслями. – Вильям Феттиплейс, отец Эллен, был добрым человеком. Он получал небольшой доход со своей плавильни, но не скаредничал, жертвовал деньги церкви и беднякам. Его жена Элизабет умерла молодой. Так что в дочери он души не чаял и, быть может, слишком избаловал ее, так что выросла она девушкой норовистой, но доброй и щедрой. Она любила мою церковь и часто приносила цветы к алтарю, а иногда и мне, дабы украсить сию скромную обитель.

Глаза его на мгновение затуманились, а потом он продолжил:

– Пожар случился девятнадцать лет назад.

– Уилф сказал, что это произошло в августе двадцать шестого года.

– Да. На следующий год случился неурожай и великая дороговизна. В тот год я похоронил многих прихожан. – Взгляд священника вновь обратился к окну. Я обернулся, однако за окном виднелся только маленький садик и вишневое дерево посреди него.

– День тот был холодным и облачным, как часто бывало в то лето, – стал рассказывать старик. – Я находился здесь, у себя дома. Уже темнело – помню, я как раз зажег свечу, когда в мою дверь отчаянно застучали. Я подумал, что кто-то умирает и нуждается в священнике, но передо мной оказалась бедняжка Эллен. Голова ее была непокрыта, волосы растрепаны, платье порвано и запятнано травой. Должно быть, упала по дороге сюда от плавильни.

Однако, подумал я, несчастное состояние ее одежды способна объяснить и другая причина.

– Я не мог добиться от нее ничего толкового, – продолжал мой собеседник. – Она смотрела в одну точку, тяжело, со свистом дышала, но молчала. Потом она произнесла: «Пожар, пожар в плавильне!» Выбежав наружу, я закричал, поднимая тревогу, и вскоре половина Рольфсвуда уже бежала к домнице. Я остался с Эллен. Потом мне сказали, что к тому времени, когда люди добежали туда, весь двор был объят огнем. От мастера Феттиплейса и его работника Питера Гратвика осталась лишь горстка обгорелых костей. Упокой Господь их несчастные души!

– Папаша Харриданс сказал мне, что после пожара Эллен перебралась к вам?

– Да. – Отец Джон поднял голову. – Но ничего непристойного здесь не было: я пригласил пожить у меня и мамашу Райт, одну из служанок Феттиплейсов.

– И как долго Эллен оставалась у вас?

– Почти два месяца. Она так и не пришла в себя после событий той ночи. Сначала она почти ничего не говорила и ничего не рассказывала о происшедшем. Когда мы ее спрашивали, она начинала плакать и даже кричать. Это встревожило нас. Если в мою дверь кто-то стучал, бедняжка вскакивала с места и с криком бросалась в свою комнату. Позже, через некоторое время она стала способна понемногу разговаривать о самых обыденных вещах, о погоде и тому подобном, но только со мной или с мамашей Райт. И она никак не хотела выходить наружу… На все мои предложения об этом девушка только начинала отчаянно мотать головой. Она отказывалась видеть кого бы то ни было. Даже молодого человека, которого молва прочила ей в женихи, мастера Филипа Уэста, хотя он и приходил несколько раз. По лицу его было видно, как он расстроен. Думаю, он любил ее.

– Папаша Харриданс говорил, что он ушел служить на королевский флот.

– Да, вскоре после того. Думаю – от разбитого сердца. Видите ли, говорили, что Филип Уэст собирается сделать ей предложение. Его семья выхлопотала для него какую-то младшую должность при королевском дворе. Он часто бывал в Лондоне, однако в то лето король, объезжая страну, прибыл в Сассекс, и мастер Филип уехал в тот день ко двору. – Секфорд печально качнул головой. – Старый Феттиплейс был бы доволен их браком, ибо Уэсты – состоятельные землевладельцы. A мастер Филип был симпатичным молодым человеком.