А потом началось ожидание. Я ждал своего поединка, и это были очень трудные минуты. Волнение и чувство вины за то, что я собираюсь сделать, мешали мне дышать, сердце стучало как бешеное, и даже руки у меня тряслись. Но я вспомнил о брате, томящемся в Шатле и со дня на день ожидающем казни, о коварной шантажистке Диане, о королеве, каждодневно подвергаемой унижениям, и сомнения оставили меня. Я повторял, как мантру: «Я должен уничтожить Диану».

Вскоре появился один из герольдов и дал знак выходить. Пора!

Я взгромоздился на лошадь и поехал ко входу на арену. Там уже находились герцоги Савойский и де Гиз. Втроем мы сделали круг по арене, сопровождаемые герольдами и судьями турнира.

Невозможно описать все великолепие, окружавшее нас. На трибунах в обитых синим бархатом ложах восседали французские и испанские аристократы в дорогих одеждах, блеск драгоценностей слепил глаза. В королевской ложе я заметил Екатерину, с ней рядом сидели принцесса Елизавета и Мария Стюарт, королева Шотландии, бывшая в ту пору супругой дофина. Да-да, та самая. Тогда ей было всего шестнадцать, жизнь ее при французском дворе была легка и безоблачна, а вот впоследствии она стала одной из самых трагических фигур того времени. Соседнюю ложу занимала Диана. Позади трибун возвышались величественные башни замка Турнель и Бастилии.

Король в позолоченных доспехах выехал нам навстречу на горячем белом коне. На нем был черно-белый плащ (цвета Дианы!), в руке он сжимал щит с изображением льва. Раскланявшись с противником, мы с де Гизом покинули арену: сейчас король должен был сражаться с герцогом Савойским.

Шум стоял оглушительный: били барабаны, гудели трубы, кричали зрители. Но мне это не мешало. Наблюдая за тем, как король сходился сначала с Эммануэлем Савойским, а потом с Гизом, я уже не чувствовал волнения, а лишь в сотый раз прокручивал в голове то, что мне предстояло сделать. Наконец оба поединка закончились, и герольд сделал мне знак. Пришла моя очередь!

Я направил своего коня в один конец арены, король – в противоположный. Зазвучал горн, и поединок начался. Мы пришпорили лошадей и на полном скаку сшиблись, пытаясь копьями выбить друг друга из седла. Удар! Раздался грохот, треск. Я целился снизу вверх, как и планировал, копье сломалось, обломок заскользил по кирасе короля. Но я не учел того, что в доспехах движения будут скованы и, чтобы воспроизвести мой удар, следовало приложить больше силы. Копье короля, вдавившись в мой наплечник, тоже сломалось. Удар Генриха был силен, и в седле я удержался не без труда. Герольд махнул флажком – ничья. Снова застучали барабаны, загудели трубы, зрители криками выражали свой восторг.

Не могу передать, как я был разочарован. Мой план не удался! Неимоверно расстроенный, я поехал к выходу с арены, но в этот момент король окликнул меня:

– Граф!

Я поднял забрало и поклонился:

– Ваше величество.

– Я желаю еще раз преломить с вами копья, граф. Вставайте на позицию.

Это было против всяких правил, и я ничего не мог понять. Судьба дарит мне второй шанс? И тут у меня появилось странное ощущение: я вдруг почувствовал, что все предопределено, все будет именно так, как я задумал.

В этот момент на арену выехал маршал де Вьевиль, который должен был проводить свой поединок следующим. Но Генрих попросил его подождать, повторив, что хотел бы еще раз сшибиться со мной.

– Ваше величество, вы выступали трижды, и с большой честью, – возразил маршал.

Король рассмеялся:

– Я видел, как граф пошатнулся в седле, уверен, мне удастся выбить его.

– Предоставьте мне честь сразиться с графом за вас.

– О нет, сударь, я сам.

– Как вам угодно, сир, но знайте, я уже третью ночь вижу дурной сон про вас, – предупредил де Вьевиль и развернул коня.

Королевский астролог предупреждал, что Генриху стоит опасаться турниров в возрасте сорока лет. Предостерегал Нострдам, а теперь вот и Вьевиль. Обо всем этом король прекрасно знал, но теперь, разгоряченный тремя поединками, он презрел все предупреждения. В том, как Генрих сам стремился навстречу своей участи, было что-то жуткое, мистическое, словно страшное предопределение уже простерло над ним свою длань.

Это был мой шанс. Я не мог допустить, чтобы король передумал. Но и открыто поддерживать его в нарушение всех правил не стоило.

– Сударь, сейчас очередь других участников. Они не допустят, чтобы я воспользовался их правом, – сказал я и, посмотрев на Диану, улыбнулся ей.

Король заметил этот взгляд, и глаза его сверкнули.

– Я дозволяю вам, граф, занять их очередь. Извольте встать на позицию.

Внутренне торжествуя, я повиновался. Оруженосец подал мне запасное копье. Направляясь в конец арены, я видел, как Екатерина, видимо предчувствуя недоброе, махала герольду, пытаясь остановить поединок. Но тот не заметил ее знака, и прозвучал горн.

Звуки труб и барабанов неожиданно смолкли. Над ареной повисла тишина, словно пронизанная предчувствием беды. Я пришпорил коня и во весь опор поскакал навстречу королю. За мгновение до того, как его копье стукнулось о мой доспех, я провел удар снизу, копье преломилось и, скользнув вверх по кирасе короля, стукнулось о забрало. Оно открылось, и обломок, оставшийся в моей руке, с огромной силой вонзился в его правый глаз. Брызнула кровь, Генрих страшно закричал, выронил поводья и упал на шею лошади, из последних сил пытаясь удержаться в седле. Зрители дружно ахнули, несколько мгновений стояла жуткая тишина, потом поднялся невообразимый шум.

Подбежали конюшие, король соскользнул с лошади прямо им на руки. Я в оцепенении топтался посреди арены, сжимая в руках окровавленный обломок копья. Я сделал то, что собирался, но никак не предполагал, что это будет столь ужасно. Краем глаза я видел, что королева упала на руки сопровождающих, лишившись чувств. Многим другим дамам тоже стало дурно. Лишь Диана, бледная как смерть, стояла в своей ложе и провожала взглядом носилки, на которых уносили ее поверженного возлюбленного.

В суматохе никто не обращал на меня внимания, я пришпорил коня и во весь дух поскакал к дому Монтгомери.

– Невероятно, – прошептал изумленный викарий.

– Да, наверное. Как вы уже поняли, Джон, мой план базировался на том самом катрене Нострдама о льве и золотой клетке. Доспехи короля действительно были позолоченными. Надо вам сказать, что популярность Мишеля после этой трагедии невероятно возросла. Думаю, не будь этой странной смерти, так точно совпадающей с его предсказанием, сейчас уже никто бы не вспомнил имени Нострадамуса.

Франция, XVI век

Вбежав в дом Монтгомери, Франсуа бросился в оружейную, где с помощью подоспевших слуг скинул с себя окровавленные доспехи и направился в комнату, где остался хозяин. Граф все так же спал на лавке, шевалье подтащил кресло, сел в него и снова произнес заклинание. Он не успел почувствовать головокружения, сразу погрузившись в глубокий сон. Монтгомери, вернувшись в свое тело, удивленно оглядывался. Увидев спящего на лавке Франсуа, он принялся его будить. Тот приподнялся на локте, ошалело взглянул на графа и пробормотал: