бормочет Айла, глядя на вывеску, — разве это не то, против чего выступали друзья Эванса?

— Магазина игрушек?

— Эмигрантов.

Я непонимающе смотрю на нее.

— Владельцы — русские евреи-эмигранты, — говорит она.

Я собираюсь спросить, знает ли она их. Затем до меня доходит: название магазина. Да, если напрячься, я, наверное, смогу распознать Каплан как еврейскую фамилию, но для меня это ничего не значит. Не следует предполагать, что кто-либо с еврейской фамилией обязательно является эмигрантом. Или не следует предполагать это лишь в том случае, если находишься в Ванкувере двадцать первого века.

Тогда я задаю другой вопрос:

— Откуда ты знаешь, что они русские?

— Я оговорилась, — отвечает она. — Они могут быть из славянских стран. Они также могут быть ранними эмигрантами. У меня есть подруга, дед которой бежал из России после казни Григория Пятого. Как она говорит, из огня да в полымя, но, по крайней мере, это казалось в половину менее опасным для жизни. Дело в том, что это устоявшийся бизнес, работающий под откровенно иностранным именем, и поэтому он мог привлечь внимание друзей Арчи Эванса.

Я хмурюсь, разглядывая магазин.

— Я удивлена, что он работает, ведь сейчас Шаббат.

Она удивленно вскидывает брови.

— Это ведь не воскресенье, Катриона.

— Для евреев Шаббат — это суббота.

Эмоция похожая на грусть проскальзывает по ее лицу.

— Ах. Я этого не знала. Моя подруга никогда особо не делилась со мной своей верой. Боюсь, это отметило бы ее как чужую, даже со мной. Если бы они закрывались в субботу, они бы стали чужаками, — она кивает в сторону магазина. — Так что они не закрываются. А по субботам может быть очень многолюдно. Некоторые местные фабрики стали разрешать своим рабочим уходить после полудня, чтобы провести выходные со своими семьями.

— Угу, мы еще не в эре двухдневных выходных.

— Хм?

Я качаю головой:

— Ничего важного. Что касается магазина, находящегося в списке Эванса, мы знаем, что эта группа выступает против эмиграции. Мы знаем, что он кому-то продавал информацию об их деятельности. Если это место было мишенью, возможно, это то, что он продавал.

Я прохожусь по списку.

— Какой из них еще есть поблизости?

— Последний — через квартал.

— Давай взглянем.

Глава 33

Мы находимся напротив следующего адреса. Как и магазин игрушек, он находится в одном из лучших районов Старого города. Этот адрес является частной резиденцией в закрытом районе. Айла покупает две свежих буханки хлеба в ближайшем магазине, затем мы поднимаемся по лестнице к нужному адресу и стучим в дверь. Дверь приоткрывается. После паузы женщина с ребенком на руках открывает ее до конца, продолжая глядеть на нас с подозрением.

— Да? — говорит она.

— Мы ищем миссис Райан, — говорит Айла. — Нам дали этот адрес.

— Здесь нет никакой миссис Райан, — отвечает женщина с сильным ирландским акцентом и начинает пятиться.

— Подождите! — говорит Айла. Она улыбается малышу. — Поскольку у нас нет настоящего адреса миссис Райан, мы не можем доставить ей этот хлеб. Может быть вы возьмете его?

Женщина изучает Айлу, прищуривает глаза. Затем черты ее лица расслабляются, она качает головой и бормочет:

— Нет, спасибо, мэм. Вы должны найти свою миссис Райан.

Дверь закрывается, и мы спускаемся по лестнице, чтобы постоять во дворе.

— Значит, не эмигранты, — говорю я. — И мне кажется, или она вела себя странно?

Айла пристально смотрит на меня мгновение. Потом она смеется.

— Они, безусловно, были эмигрантами. Разве ты не слышала ее акцент?

— Они ирландцы. Это не одно и то же, верно?

— Это безусловно одно и то же, — она засовывает батоны в мою сумку. — У нас может быть какое-то количество эмигрантов из Восточной Европы и других частей света, но Великий голод привел сюда толпы ирландцев, и многие шотландцы были не рады их видеть.

— Великий голод? О, это Картофельный голод?

Она кивает.

— Прошло двадцать лет, но все еще есть место предрассудкам. Вот почему она так настороженно отнеслась к принесённому нами хлебу. Я думаю, вероятно поэтому эта семья в списке. Покажи мне его еще раз?

Айла говорит, что первые два адреса находятся в районе, который нам небезопасно посещать в одиночку, но один адрес из списка находится по дороге в Новый город.

Когда мы добираемся до нужного района, я вижу вокруг кишащие людьми трущобы.

— Хм, ты сказала, что другие адреса мы не должны посещать одни. Разве они хуже этого?

— Да, хуже.

Я смотрю по сторонам, пытаясь представить.

— Есть районы со зданиями высотой десять этажей, без воды и канализации. Одно из таких зданий на Хай-стрит рухнуло, когда Дункан учился. Семьдесят семь жителей. Тридцать пять погибших. Лектор повел своих учеников-медиков к месту аварии, но не для того, чтобы помогать раненым. Это было просто очередным упражнением. Тела все еще лежали под обломками здания, и Дункан…, - она резко вздыхает, — это сильно повлияло на него.

Она смотрит на меня.

— Я знаю, что мой брат может показаться отстраненным и прямодушным, но он по-прежнему каждый год отправляет деньги семьям погибших. Анонимно, конечно. Даже я не должна знать.

— Значит ничего не меняется? — я развожу руками. — Все по-прежнему?

— Что-то делают. Расчищают трущобы. Ты увидишь уведомления на домах. Здания сносят, а людей просто выселяют. Никакой компенсации. Никакой помощи. Их гонят, как крыс. Конечно, мотивируя тем, что все это для их же блага, и все что им нужен этот небольшой толчок.

Горькая ирония звучит от ее слов. Значит, и в этом времени ничего не изменилось. Бедным просто нужен пинок под зад, чтобы отнести их к среднему классу.

— Нужда, она давит, — продолжает Айла, оглядываясь по сторонам. — В прямом смысле этого слова. Я вижу это, я, как Дункан на месте тех развалин. Раздавленная. Я хочу бежать к каждой двери с одним из этих батонов, убедиться, что сегодня вечером у всех есть еда в животе. Но что потом? Возможно, вместо одного батона на всех я могла бы опекать семьи и заботиться об их нуждах. Однако большинство этого не хотят. Другим такая помощь не подойдет, они растворяются в бутылке спирта или опиумной настойки, в зависимости от того, что притупляет эту боль, — она машет рукой на многоквартирные застройки.

Мой взгляд падает на девочку около пяти лет, одетую в лохмотья, в ее руках огромная кипа белья. Затем я замечаю мужчину, подпирающего косяк, он пьян или одурманен, в его глазах пустота.

— В твое время все лучше? — спрашивает Айла, с надеждой в голосе. — Пожалуйста, скажи, что это так.

— Местами лучше, — отвечаю я, — но не так хорошо, как следовало