в октябре 1930: «Я одному так и сказал: ты не заведующий, а Чемберлен», или в разговорах комсомольцев в 1925: «— Чего ты орешь, Ванька? — спрашиваю. — Дай вообще ты в последнее время держишь себя форменным Чемберленом» [Инбер, За много лет, 306; Огнев, Исход Никпетожа, 32]. Универсальность «Чемберлена» как средства поношения и уязвления отражена в фельетоне «Караул! Спасите!»:

Вечер в клубе. Ждут доклада

(Вновь — докладов полоса!)

Знаю: чемберлениада

Будет длиться три часа!..

…И когда в семейной сцене

Оскорбленьям нет конца,

Слышишь: «Что-то чемберленье

В складках вашего лица!»

Даже дети, наша смена,

В играх ткут интриги нить:

«Поиграем в Чемберлена,

Только, чур, его не бить!»

Пляж. Мостки перед купальней.

Разговор — без перемен:

«Не толкайтесь! Вы нахальней,

Чем… Известно: Чемберлен!» [Скорпион, Бу 27.1927] 2.

Помимо имени Чемберлена, употреблялись в бранном смысле и всякие другие негативно окрашенные термины из политики, порой вытесняя вековые русские ругательства (см. ЗТ 9//8, ЗТ 12//8 с замечательной цитатой из В. Ардова).

Отметим, что мифический персонаж по имени «Чемберлен» был известен русской публике задолго до революции. Отец «антисоветского» министра Джозеф Чемберлен, один из строителей Британской империи, часто упоминался в русской печати (ср., например, моду на костюмы à lа «Джое Чемберлен» в Ст 46.1912). По ряду причин, в том числе в связи с англо-бурской войной, его образ был непопулярен уже тогда: «Кухарка Акулина читала в «Листке» про буров и ругательски ругала Чемберлена» [Дорошевич, История одного борова, Собр. соч., т. 2]. Имя отца, как впоследствии и сына, стало нарицательным — Чемберленом называли человека хитрого, склонного к интригам [см.: А. Толстой, Егор Абозов, 517].

Другие штрихи к «чемберленомахии» см. в примечании 3 выше и в ДС 5//17; ЗТ 8//36.

13//16

Стали искать Треухова, но не нашли. — Можно предположить отголосок знаменитой автобиографической заметки Пушкина об экзамене в Царскосельском лицее, где юный поэт в присутствии Г. Р. Державина читал свои «Воспоминания в Царском Селе». «Меня искали, но не нашли…» — так вспоминает Пушкин триумфальную реакцию публики на его чтение [Поли. собр. соч., т. 12:158]. Эти «крылатые слова» Пушкина часто цитировались («Искали гейшу, но уже не нашли» [Сологуб, Мелкий бес, гл. 30], «Искали вас, но не нашли» [Кольцов, Пустите в чайную, Избр. произведения, т. 1] или данное место о Треухове).

Отмеченность данной фразы как некоёго стереотипа прослеживается и на более широком материале, с евангельскими, в конечном счете, коннотациями. Она часто встречается в древнерусской литературе: «…взыскан же бысть таковый — не обрѣтен», «Искаше же его и не обрѣтоша…»[Киево-Печерский патерик (О преподобном Моисее Угрине. Слово 30; Сказание об Евстафии Плакиде» (XII в.)].

13//17

[Треухову] вспомнилась речь французского коммуниста… [который]говорил о буржуазной прессе. «Эти акробаты пера, — восклицал он, — эти виртуозы фарса, эти шакалы ротационных машин……. [Ниже подвыпивший Треухов кричит]: — Эти акробаты фарса, эти гиены пера! Эти виртуозы ротационных машин! — «Ругательная» разновидность формул типа «работник иглы» (Гейне о портном), «работник метлы», «пролетарий умственного труда» (в ДС 6, Бендер о дворнике). В 70-80-е гг. XIX в. получила хождение фраза «разбойники пера, мошенники печати», введенная Б. М. Маркевичем по адресу леворадикальных журналистов; «бандитами пера» назвал их позже М. Н. Катков. Ругань Маркевича цитируется Чеховым в письме к брату: «Разбойник пера и мошенник печати!» (24 октября 1887). Левые журналисты, в свою очередь, переадресовали эти ярлыки своим критикам: «шпионы пера, доносчики печати» и т. п. В фельетонах В. В. Воровского [в газете «Одесское обозрение», 20.09.08] встречаются клички «бездарности пера», «проходимцы кисти». «Эти выражения перешли и в советскую печать» [Ашукин, Ашукина, Крылатые слова, 539–540]. «Куда идете, гангстеры пера?» — фраза, припомненная Л. Никулиным в воспоминаниях о гудковской среде [год примерно 1925; Воспоминания о Ю. Олеше, 66].

Подобного типа ругательства употреблялись и вне журналистской темы: «бандит зубного дела!» [о дантисте; Тэффи, Человекообразные], «бандиты двуспальной кровати» [клопы, Бе 1928] и т. д. См. ДС 6//7.

13//18

Спланировав в последний раз, Полесов заметил, что его держит за ногу и смеется гадким смехом не кто иной, как бывший предводитель Ипполит Матвеевич Воробьянинов. — Зачем было Воробьянинову ввязываться в советский ритуал качанья? Возможно, что для соавторов это способ объединить И. М. в одну сценку с Полесовым — проявление «сказочно-мифологической» тесноты, замкнутости мира, ради которой они кое-где жертвуют правдоподобием (см. Введение, раздел 5). Мало того, что Воробьянинов присутствует при пуске трамвая — он еще и участвует в качаньи, а в число качаемых им попадает Полесов! По тому же принципу в пятигорской главе концессионеры случайно встречаются с Альхеном, супругами Щукиными и Изнуренковым, причем последний даже дает своему бывшему мучителю Воробьянинову три рубля [см. ДС 23 и ДС 36].

13//19

…Подкатил фордовский полугрузовичок с кинохроникерами. Первым из машины ловко выпрыгнул мужчина в двенадцатиугольных роговых очках и элегантном кожаном армяке без рукавов… Второй мужчина тащил киноаппарат, путаясь в длинном шарфе того стиля, который Остап Бендер обычно называл «шик-модерн». — Соавторы следуют наметившемуся к этому времени шаржу-стереотипу кинематографиста — нагловатого молодого человека, одетого с ног до головы по западной моде (непременно в особых очках), охотящегося в автомобиле за объектами съемки и типажами для фильмов, выглядящего экстравагантно на фоне скромно одетой советской толпы, в которую он бесцеремонно врезается. Вот некоторые параллели (выделяем лишь черты, буквально совпадающие с ДС):

«Подкатил к ночлежному дому несколько расхлябанный автомобиль и выскочил из него бритый молодой человек с проворными глазами за круглыми очками и гладко, на пробор, причесанной головой, впрочем, прикрытой наимоднейшей кепкой. На плечах сего юноши, живописно задрапированных длинным шарфом, каким-то жидким колоколом болталось широченное пальто, из-под него торчали тоненькие ножки в коротеньких штанишках и в нелепых, вроде как бы плоскодонных, остроносых башмаках» [Антон Амнуэль, Киноудача, КП 06.1928]. — «Советские джентльмены в восьмиугольных и надменных роговых очках, в лиловых клетчатых пальто, джентльмены, похожие на иностранцев-туристов» [С. Гехт, Путь в Дамаск (очерк о кинофабрике), Ог 08.07.28].

Многоугольные или (под Гарольда Ллойда) круглые очки — в эти годы признак не только кинодеятеля, но и вообще мобильного, нацеленного на успех и шик молодого человека. В романе В. Каверина «Скандалист» (1928) начинающий карьерист от книгоиздательства Кекчеев имеет лицо «расплывчатое, но выразительное, затушеванное очками — тяжелыми, шестигранными, роговыми» [1.4].

13//20

Вы, Ипполит Матвеевич, не думайте ничего такого… Вы, Ипполит Матвеевич, ни о чем не волнуйтесь! Все будет совершенно тайно. — Поведение Полесова здесь и далее [ДС 19; ДС 27] в чем-то напоминает фанатическую преданность делу