И пошел я как-то в магазин, продуктами закупиться. А возле магазина рос огромный старый дуб. Ствол толстенный — его и втроем не обхватить. Ветки-то у дуба раскидистые, лазить по нему хорошо вроде, а на деле трудно очень — ствол толстый, уцепиться особо не за что. И вот я уже почти в магазин вошел, как с этого дуба мальчишка упал, чуть не с самой верхушки. И головой вниз… Рванулся я к нему — помочь-то больше некому, покуда неотложка доберется, умрет мальчишка. А я допустить того не мог. Положил ему руку на голову и сам не понял, как лечить стал. Устал я быстро — рана серьезная очень была. Устал, и не заметил, как на тот дуб оперся и стал силу с него тянуть. Вокруг уж люди собрались, охают, причитают, а мне не до них: чувствую, что, если остановлюсь сейчас — умрет мальчишка. Сначала-то, покуда меня дуб тот поддерживал, хорошо было: живительная сила рекой текла. Я и не заметил, как весь дуб высушил, а по инерции и остановиться не смог: все же давно я этим не занимался, вот и не почуял, как и себя вылил полностью. Там и упал рядом с ребенком. Ну Антонина, мать мальчишки, мужиков быстро организовала, и нас с Егором перенесли к ней домой. Дня три она за нами обоими ходила: Егор-то в сознание тоже не приходил. А чуть поднабрались у меня силы, я глаза открыл, а она и спрашивает, как меня зовут. А у меня сил, что у того котенка. Только и смог прохрипеть: Мих… и снова в забытье впал. Вот она меня Михеем и стала звать. Ну а за ней уж и все остальные, — дед прикрыл глаза и ласково приобнял подошедшую к нему Альму. — Едва я оклемался настолько, чтобы встать, выбрался на улицу да до первого дерева добрел. Немного сил с него вытянул — было у меня время полежать, подумать… А себя обманывать толку нет. Пришел да к Егору потянулся — полечить. Антонина увидела и говорит: «Хочешь, я его к дереву снесу?» «Зачем?» — спрашиваю. «Чтобы ты сына вылечил».

Сказала, и смотрит на меня. Прямо смотрит, глаз не отводит, не прячет. Поняла, значит. Ну, чего толку прятаться? «Давай, — говорю. — К тому, которое не жалко. Выпью я его полностью». «Егорушка мне дороже любого дерева», — спокойно так сказала и, подняв сына на руки, отнесла к ближайшей яблоне. Но мне яблоньку губить жалко было, их тута сложновато вырастить бывает, и мы пошли за ограду. Кедр там рос. Вот его я и выпил. Зато Егор глаза открыл. Загубили мы тогда с Антониной восемь шикарных деревьев, но Егора я вылечил. Тогда только она меня домой отпустила. И шефство надо мной взяла, — старик хмыкнул в бороду. — С того дня молоко у меня в доме не переводилось. Да и так во всем всегда помогала. А нынче вот внучка ее, Дашенька, за мной приглядывает. Да ты видал ее, и не раз, — дед Михей замолчал, с хитринкой глядя на задумавшегося Алексея.

— Дед Михей… Ты сказал, три дня у нас осталось… Почему? Я за билетами еще не ездил… Не говорил ты билеты покупать. Да и на Альму надо бумаги оформить для полета — ты взял с меня слово забрать ее. Но почему? Ты летишь с нами? — поднял на старика полные надежды глаза Алексей. — Пожалуйста, поедем к нам.

— С вами, с вами… — усмехнулся старик. — Не торопи время, Алёша. Скоро сам все узнаешь. Но слово, что мне дал, ты сдержи, — колдун, кряхтя, поднялся, показывая, что разговор окончен. — Вона и Аннушка возвращается, — приставив ладонь к глазам, посмотрел он в сторону дороги. — Ступай, встречай. Береги жену, Алёша. Хорошая у тебя Аннушка.

Подскочив, Алексей кивнул и пошел навстречу улыбавшейся жене.

Следующие три дня дед Михей был очень занят. Он с самого утра куда-то уходил, и возвращался только к вечеру. Полечив Анну, устало отправлялся спать.

На третий день он вернулся рано. Поужинали на улице, посмеялись, повспоминали Тамару, прабабушку Анны.

А на четвертый день Алексея разбудила Альма. Гавкнув, она прихватила его зубами за руку и настойчиво потянула к двери. Алексей попытался отмахнуться от нее спросонья, но та была настойчива. Пришлось вставать.

— Ну куда ты меня зовешь, Альмочка? — зевнув, пробурчал Алексей. — Едва светать начинает…

Собака не отставала. Скуля и порыкивая, она тянула Алексея, заставляя встать. Пройдя за ней в спальню деда Михея, он увидел старика, мирно лежавшего на кровати с улыбкой на лице. Навечно застывшие глаза его смотрели на стоявшие на тумбочке портреты самых дорогих для него людей.

Алексей потерянно обернулся на Альму. Та лежала подле него, не сводя умных карих глаз со старика, из которых текли самые настоящие слезы.

Похороны деда Михея были тихими, несмотря на огромное количество народа, пришедшего с ним проститься. Прилетела на похороны дядьки и Мария Сергеевна со своими детьми и внуками. Все молчали. Говорить никому не хотелось — дед Михей не любил пустой болтовни. Лишь тихие слезы струились из глаз. Альма заняла свое место возле гроба. Ни одному человеку не пришло в голову ее прогнать, да Алексей с Анной, Дарья и Мария самолично прибили бы первого, кто попытался бы это сделать.

Через неделю Алексей с Анной и Альмой, не отходившей от Анны, вернулись в свой город.

По приезде домой Алексей настоял на консультации врача. Никакие отговорки Анны, что она прекрасно себя чувствует и нет необходимости во врачебном осмотре, не помогли. Напуганный болезнью жены и прекрасно понимающий, что теперь за помощью обратиться точно больше не к кому, он едва ли не волоком потащил ее в больницу.

Узревший перед собой Анну Северов Николай Евдокимович не поверил своим глазам. Он позволил забрать из больницы умиравшую от онкологии женщину, жить которой оставалось считанные дни, если не часы. А сейчас перед ним стояла молодая, здоровая, цветущая девушка, в которой невозможно было узнать ту Анну.

Назначив ей полное обследование, он с нетерпением ждал результатов. Супруги появились спустя три недели, когда были готовы результаты гистологии. Заведующий отделением едва не вырвал из рук Анны листочки с результатами обследования. Не веря, он снова и снова просматривал результаты анализов, лежавшие перед ним, потом поднял изумленные глаза на супругов. Лицо Алексея было встревоженным.

— Но… как?.. — глядя на обоих абсолютно круглыми глазами, спросил Северов. — Это… это невозможно… Так не бывает… — растерянно бормотал он.

— Доктор, что с Аней? — тревожно спросил Алексей.

— Она