предоставленною и вниманием, которое так щедро расточал пред ними Сперанский, нередко от имени Императора, начали уже думать о расширении круга своих действий, о значении и о власти. При множестве произносимых речей не трудно было увлекаться и увлекать других до того, что высказывались желания, о которых ранее едва ли и мечтали. С течением времени шли еще далее, и повторенные мечтания одних казались другим уже совершившимся фактом. Поэтому вскоре же перейдена была граница, намеченная официальными документами. Из протоколов, видно, что в сословиях уже говорилось и писалось, что Император Александр предоставил финляндцам конституцию 1772 г. хотя об этом, как известно, не только не было высказано ничего и положительного, но и самое упоминание о ней было Сперанским отклонено. По этой конституции, конечно, боргоские депутаты могли считать себя «государственными» чинами, хотя самого государства и не было. Государственные чины в Швеции имели власть! наравне с королем; явились поползновения мечтать если не об этом, то по крайней мере о вмешательстве во все дела. Исключения, оказалось, не было и для дел международной политики.

Успешные действия русских войск, обошедших в это время Ботнический залив с севера и явившихся в самой Швеции, приводили к ожиданию, что вскоре между Россией и Швецией будет заключен мир. Оставленные на полной свободе боргоские делегаты, забывая, что им даны на рассуждение лишь четыре известные предложения, нашли возможным, хотя и с большою осторожностью, поставить себе и обсуждать вопрос первостепенной важности: об участии и их в деле заключения мира. Вопрос был поднят мемуаром на эту тему бар. Маннергейма в дворянском сословии. У дворянства, принявшего этот мемуар с сочувствием и давшего ему дальнейший ход, была, судя по толкованиям Кастрёна, другая цель. Оно желало добиться учреждения комитета, носившего в Швеции название «тайного» и установленного конституцией 1772 г. Во времена шведской вольности или олигархии, последовавшие после Ништадского мира 1721 г., тайный комитет захватил в свои руки все главнейшие дела и распоряжался Швецией по своему усмотрению. Некоторые финляндские дворяне надеялись по всей вероятности воскресить в будущем для себя это прекрасное прошедшее их шведских собратий. И действительно, вопрос не только был обсуждаем, но и был представлен Императору Александру, притом за подписью ораторов всех четырех сословий, хотя он и встретил разноречие в горожанах. Вот существенная часть этой петиции. Принеся обычные благодарения за оказанные милости, ораторы писали:

«После тяжких и кровавых битв, коими все почти края нашего отечества были терзаемы целый уже год, победоносные войска В. И. В-ва кажется уготовили наконец спокойствие и дают надежду на мир, столь повсеместно желаемый и столь необходимый и благодетельный для страны.

Если В. И. В во, в высокой мудрости Вашей, признаете за благо и соответственным интересам великой империи Вашей вступить со шведской короной в переговоры о мире, верные подданные В. И. В-ва остаются вполне уверены, что В. В-во, руководимый нежными отеческими чувствами к этой стране, удостоите иметь в сем столь важном деле самые заботливые попечения об охране и о всех интересах даже и тех подданных, которых Вы только-что покорили.

Но, Государь, наше отечество еще столь недавно подчинено скипетру В. И. В-ва, что мы не смеем надеяться, чтобы В. И. В-во, при занятии Вашего драгоценного времени бесчисленными заботами о благе многих других народностей и подданных, могли еще, в столь короткий срок, вполне осведомиться о всех наших нуждах, или же чтобы Вы имели время настолько углубиться в дела нашей страны, чтобы трактуя со Швецией о мире, дать свое весьма просвещенное всемилостивейшее внимание всем предметам, того заслуживающим, и войти во все необходимые подробности.

Вот почему сословия Финляндии, вверяясь чтимому всею вселенною милосердию В. И. В-ва, и возобновляя в своей памяти всемилостивейшее разрешение В.В-ва подносить Вам все важные дела, осмеливаются с величайшею покорностью умолять о всемилостивейшем дозволении образовать в продолжение этого сейма особый комитет. Он мог бы приготовить предметы, кои касались бы лишь страны вообще, разных сословий её жителей, их дел и их ремесел, собственно в отношении экономическом и торговом, и о которых надлежало бы заботиться, ведя переговоры о мире, в соображении обоюдных прав и выгод, кои могут быть извлечены обществом даже в будущем. Все эти дела будут обыкновенным порядком всенижайше поднесены на рассмотрение и решение В. И. В-ва.

Так-как связи, существовавшие в течение многих лет между Финляндией и Швецией под общими законами, привилегиями и учреждениями, теперь порваны, и мы связаны новыми обязательствами с великим могуществом нам покровительствующим и нас поддерживающим, то от всемилостивейшего внимания В. И. В-ва не ускользнет, сколько возникнет вопросов частных и публичных, когда порядок вещей изменится».

К петиции был приложен протокол сословия горожан, которое не согласилось с прочими сословиями на счет учреждения проектированного комитета. Горожане находили что для принесения просьб и жалоб уже учреждены в каждом сословии свои комитеты; установление затем особого секретного комитета навлекло бы только подозрение, неизбежно связанное со всем, что носит имя секретного. Кроме того горожане указывали возможность подозрения, что настоящий шаг чересчур близко, касается прерогатив короны, между тем как можно достигнуть того же путем обыкновенных комитетов. Главнее же всего они опасались, что вся власть (sic) сословий (le pouvoir entier des états) перейдет, как и прежде было, в руки одного комитета, действия которого в силу его тайного характера не дойдут до общего сведения, и таким образом могут пострадать интересы целых сословий Горожане находили, что проектированный комитет в существе своем будет хуже секретного комитета, установленного § 47 конституции.

Легко видеть даже из этого одного примера, какая, при полной свободе предоставленной сейму, вышла разница между видами правительства и между действиями представителей только что покоренной страны. В Петербурге были уверены, что земские депутаты занимаются только четырьмя ограниченными пред метами, по которым от них потребовали мнений, а в Борго уже не только шла речь, но и борьба за власть, за преобладание над самим государем.

Де-Геер сообщил Сперанскому как петицию, так и протест, при письме 15-го (27) апреля, и конечно поддерживал заявление трех сословий, называя проектированный комитет просто депутацией. Официальный мотив маршала был тот же: так-как мир может быть вскоре заключен, а между тем «ни Е. И. В-во, ни Его министры в это время не могут осведомиться о всех отраслях отношений», — то и учредить депутацию. Но, говоря со Сперанским, человеком единомышленным, Де-Геер по свойственной ему легкости проговаривался весьма откровенно: «Очень естественно, — писал он, — что наши интересы побуждают нас пользоваться обстоятельствами, насколько это лишь возможно». При этом по адресу протестовавшего городского сословия посылались косвенные доносы,