Кук сухо произнес:

– Кажется, вы до сих пор не понимаете. Марсиане уверены, что оказывают нам услугу. Поднимают нас на ступень выше по эволюционной лестнице, как если бы я превратил шимпанзе в университетского, как его там, профессера. И с их точки зрения они имеют право. А что есть боль? Что это вообще такое? Вы, умники, продолжаете повторять, что марсиане куда развитее нас, смертных. Возможно, учитывая, что их головы отрезаны от тел, они перестали понимать саму суть боли, как и удовольствия? Тогда почему их должна заботить боль, которую они причиняют нам? Нас же не заботит боль, которую испытывает животное на бойне или дерево, которое мы срубаем. Так что испытывать ужас перед действиями марсиан весьма лицемерно, вам так не кажется? – он ухмыльнулся. – И, видя подобное, вы что, до сих пор надеетесь, что сможете вступить с ними в переговоры на равных? Все еще надеетесь впечатлить их знанием теоремы Пифагора, или что?

Я поняла, что даже Берт Кук, каким бы мрачным воображением он ни был наделен, не способен представить истинную цель моей миссии, догадаться, что бурлит у меня в крови здесь и сейчас, на последнем этапе пути в семьсот миль из цивилизованного Берлина сюда, в самое сердце зла, – нет, не зла, а невыносимой космической неизбежности, в средоточие интеллекта и холодной логики дарвинизма.

Но, возможно, Берт прав. С марсианской точки зрения и, вероятно, с точки зрения наших далеких потомков, которым придется столкнуться с угасанием Солнца и замерзанием Земли, как это случилось с родной планетой марсиан, отвратительное обращение с женщиной, лежащей сейчас в этой яме, – это первый шаг к новому этапу эволюции и благороднейший дар, который марсиане нам преподносят.

Так или иначе, Берт Кук сказал, обращаясь ко мне:

– Кажется, пора вам показать, чем все заканчивается.

Итак, нас привели к самому центру воронки, раскинувшейся на милю. Отсюда можно было охватить взглядом все окружающие насыпи, и я увидела, что над восточной стеной скоро поднимется солнце, – все еще было раннее утро. Прямо перед нашими глазами из земли, как мегалиты, торчали огромные упавшие цилиндры: это была марсианская святая святых. Также рядом с нами находилась гигантская шахта; отсюда было слышно, как экскаваторы усиленно раскапывали ее, расширяя и расшатывая стены, и еще был слышен пульс, стучавший глубоко из-под земли – бум-бум-бум, – как гигантский двигатель или живое сердце. Чтобы лучше вообразить все, что мы увидели после этого, вам нужно для начала представить монотонный ритм этого огромного механизма.

В небольшом углублении, напоминающем арену, расположились марсиане. Они вылезли из машин и отдыхали на ковре из красной травы. Это были приплюснутые шары, будто сдувшиеся, со смятой кожей. Думаю, это было связано с силой земного притяжения. Я вновь увидела вблизи их странные лица: ни надбровных дуг, ни подбородка, огромные темные глаза, рот в форме буквы «V», крутые потные лбы – чем-то напоминающие лоб Уолтера Дженкинса. Один из них временами срывал своими длинными гибкими пальцами побеги растения, похожего на кактус, и засовывал их в рот. Марсиане смотрели друг на друга огромными глазами, гудя и посвистывая, как неисправные паровые котлы. Огромные, вялые, уродливые, они смотрелись почти комично, если бы не окружавшие их механизмы.

Ох уж эти механизмы…

Представьте себе подвесные кронштейны, напоминающие виселицы, и у их основания все те же многорукие машины. На каждой виселице болтались люди, подвешенные вверх ногами. Эти пленники не сопротивлялись, но все же были в сознании. Последующие анатомические исследования доказали: марсиане использовали электричество, чтобы сделать пленных безвольными и вялыми, неспособными сопротивляться, но все это время они находились в сознании – и, скорее всего, ощущали боль. Все они были взрослыми – спасибо хотя бы за это: мои воспоминания были бы еще чудовищнее, если бы среди этих жертв обнаружились еще и дети. Итак, подвешенные люди. Глаза закрыты, лица залиты кровью, волосы разметались, юбки женщин непристойно свисают. Некоторые из жертв были весьма неплохо одеты – но теперь это было уже не важно.

И красная трубка, торчащая из шеи у каждого повешенного – с левой стороны, как сейчас помню, – прикрепленная прямиком к яремной вене или сонной артерии. Эти трубки с другой стороны подсоединялись к кормушке, расположенной между сидящими марсианами, и были помечены какими-то неизвестными значками, которые Кейнс, эксперт по переливанию крови, впоследствии счел указаниями на группы крови; возможно, марсиане предпочитали или вынуждены были потреблять человеческую кровь только особых видов, и потому трубки были помечены, чтобы не перепутать.

Потому что, разумеется, происходило пиршество.

Последний этап процесса был несложным. Своими странными руками с длинными пальцами марсиане брали трубку и засовывали ее во что-то вроде катетера, прицепленного к своему телу, и переключали рычажок, чтобы кровь текла напрямую из человеческого тела в их собственное. В кругу марсиан сидели даже детеныши – они были копией взрослых во всем, кроме размера, и у них были свои собственные маленькие катетеры. Я заметила, как один из взрослых аккуратно помог растерянному малышу прикрепить трубочку к телу. Это было почти трогательно.

– Иногда во время еды они впадают в исступление и высасывают все до капли, – прошептал Кук мне в ухо. – И потом приходится долго ждать, когда же будут пойманы следующие жертвы, сколько бы ни было многоруких машин. Марсианину нужно пропускать сквозь свой организм много крови. Почему? Я не хирург, но могу предположить, что это для того, чтобы заменить грязную кровь чистой и избавиться от отходов, а как иначе им это делать? Никто из нас ни разу не видел, чтобы марсианин ходил в туалет, не так ли? Вы небось даже об этом и не задумывались. Иногда они просто сливают из пленников всю кровь в огромные холодильники. Ну а временами, как сейчас, они неспешно ее вкушают. Это у них вроде чаепития, понимаете? – он рассмеялся. – Они сидят почти чинно. Иногда опустошают человека за один заход. А иногда переворачивают его и вешают в хранилище, оставляя лакомство на будущее. Само собой разумеется, в итоге высасывают всех.

– А потом? – похолодев, спросила я.

– А потом от них больше никакого толку, – он жестоко улыбнулся. – Вороны в этом смысле союзники марсиан. Вы, леди, держитесь молодцом – я был уверен, вы в обморок грохнетесь или сразу сбежите. Итак, что теперь? Предложите им поговорить о геометрии?

– Нам нужно посоветоваться, – сказала я, и мы с Верити отошли в сторону.

Ее лицо было искажено гневом и отвращением.

– Будь у меня цеппелин и огромная бомба, я бы стерла это место с лица земли. Такого не должно происходить на нашей планете.

Пришло время признаться. Если не сейчас, то когда?

– У меня нет бомбы, Верити, но есть кое-что не хуже…

И я вкратце рассказала ей об Эрике, базе Портон-Даун и сыворотке в моей крови.

Я ожидала, что она обидится, узнав, что я скрывала от нее эту информацию. Я бы на ее месте так и поступила. Но Верити оказалась лучше меня и гораздо умнее, чем можно было ожидать, учитывая ее образование. Как только она поняла общий принцип, то сразу предложила варианты действий.