* * *

В ночь на 15 июля 22-й драгунский Воскресенский полк полковника Аркадия Ивановича Вяземского из резерва XXXV армейского корпуса генерал-лейтенанта Павла Антоновича Парчевского 4-й армии Западного фронта генерала от инфантерии Александра Францевича Рогозы заменил выводимый для пополнения накануне почти уничтоженный 217-й пехотный Ковровский полк полковника Николая Викторовича Поливанова.

Первое, что приказал Вяземский на новом месте, – замаскироваться самым тщательным образом.

Полк был поставлен в сухом месте на равнине. На ровном открытом пространстве между передовой противника и фронтом полка росли отдельные молодые берёзы, осины и кустарники. Перед передовой протекал Скробовский ручей – чуть шире канавы, – заросший по берегам высокими кустами. Перед германо-австрийцами протекала речка Се́рвеч. Расстояние между речкой и ручьём насчитывало от нескольких десятков и доходило до шести-семи сотен шагов. Поле между Сервечем и Скробовским ручьём было изрыто огромными воронками и загорожено колючей проволокой на колах до тридцати рядов. В тылу у полка росла обширная роща, вернее сказать, росла до начала боёв, а сейчас стояло то, что от неё осталось после трёх недель обстрелов германской тяжёлой артиллерией.

Командир ковровцев полковник Поливанов перед отбытием давал пояснения на схеме:

– Здесь и здесь немцы забетонировали два пулемёта. Мы не успели, а наши предшественники, не знаю, не озаботились, что ли, короче говоря, сведения по разведке самые скудные. Практически эти пулемёты простреливают весь фронт, мы под них и попали… забетонированы крепко, наша артиллерия не взяла их даже прямыми попаданиями. Это, в совокупности с тяжёлыми гаубицами, собственно, и есть причина того, что вы сейчас меня меняете. Знаю только, что за этой линией, то есть за речкой Сервеч, от озера, видите?..

Вяземский кивнул.

– …по восточным опушкам рощ проходит их вторая линия, недалеко, оборудованная так называемыми лисьими норами, впрочем, и в первой линии эти норы имеются. Когда мы начинаем стрелять, они прячут личный состав и пережидают там, поэтому, как только обстрел заканчивается, они сразу возвращаются на свои боевые номера. Потому как первая и вторая линии устроены друг от друга не слишком далеко, пока мы отстреляемся, а потом преодолеем проволоку, они пережидают и успевают… – Поливанов вздохнул и некоторое время молчал. – Так позавчера погиб весь мой четвёртый батальон, то есть степень их уязвимости очень низкая, а нашей, в связи с тридцать пятым приказом командующего армией, – очень высокая… Вот эту конфигурацию наши солдатики, – Поливанов снова на схеме показал место чуть севернее Дольного Скробова, которое двумя сходящимися на восток дорогами образовывало клин в русские позиции, – наши солдатики называют это место «Фердинандов нос», это на вашем левом фланге, там соседями архангелогородцы, вологодцы и галичане, они долбят Горное и Дольное Скробово, хотя, по сути, это одна деревня. Их подпирал двести двадцать шестой Пореченский полк шестьдесят седьмой пехотной дивизии, они тоже ходили на Скробово… – Поливанов перевёл дыхание, – и потеряли всех офицеров, в том числе и своего командира полковника Дмитриева. Так что особо на рожон лезть не советую, и… я не вижу перспектив, в плане соответствия требованиям тридцать пятого приказа продвинуться вперёд и закрепиться… без поддержки соседей и основательного порыва, плюс тяжёлая, хорошо пристрелянная артиллерия… Вы же днём этой местности не видели?

– Нет, – ответил Вяземский. – Только вечером, в сумерках…

– Ну и как?

Вяземский пожал плечами, он смотрел на схему и видел правоту Поливанова.

– Согласен с вами, Николай Викторович, но других приказов не поступало…

– Да, не поступало. – Поливанов закурил, его лицо, и без того бледное и изможденное от четырёх, а то и пяти суток без сна, в мерцающем свете воткнутого в бутылочное горлышко огарка свечи казалось свинцовым. – Думаю, что и не поступит… этот приказ, судя по тому, как он написан, даже не приказ, а приказ-директива, то есть надолго, до какой-нибудь следующей директивы… а обстановка развивается так, что… – Поливанов замолчал и с трудом сел на стул.

Александр Францевич Рогоза приказал за № 35: «Корпуса должны выполнять отдельные задачи по захвату небольших участков, но захваченное удержать во что бы то ни стало». Смысл приказа № 35 вытекал из самого названия и не требовал дополнительных пояснений. Среди солдат по этому поводу мелькало про «малые скачки».

Приказ № 35 ознаменовал третью попытку командующего 4-й армией, назначенного главным наступающим, взломать оборону противника, освободить Барановичи и…

– …Я не очень-то верю в такой метод. До истекшей секунды передо мной, а с сего момента перед вами будет пространство от сорока до шестисот шагов до передовой противника и четыре километра по фронту. Продвижение на двадцать или сто шагов вперёд и закрепление на завоёванной позиции ничего не даёт, кроме лишнего расхода людей, а причина одна – не подавлена артиллерия и пулемёты противника! Так что держитесь, Аркадий Иванович, и очень вам советую – на рожон не лезьте, авось поступит другой приказ… а там, знаете ли… Кстати, ночью они не стреляют, по крайней мере из тяжелых орудий, боятся, что засекут!

Поливанов договорил, кликнул денщика, и тот помог подняться сорокасемилетнему командиру полка.

С нижней ступеньки лестницы, ведущей из блиндажа, Поливанов обернулся:

– В светлое время дня даже не рыпайтесь!

Вяземский кивнул.

– И не принюхивайтесь!

– Уже принюхались! – улыбнулся ему на прощание Аркадий Иванович.

Ночью в разведку ходил Кудринский – сведения принёс интересные. Под утро доставили приказ об откомандировании поручика в гвардию, так что это было его последнее дело в составе 22-го драгунского Воскресенского полка, и по этому поводу офицерское собрание задумало устроить приличные проводы.

Утром № 4-й и 5-й эскадроны остались в передовых траншеях первой линии, остальные во второй, офицеры оставили за себя вахмистров и недавно пополнивших полк корнетов, а старый состав забрался в дальнюю, почти не тронутую обстрелами рощу.

Ночью прошёл сильный дождь, напитал землю, и парило, утром роща прогрелась, и было как в оранжерее.

– Не спится, няня, здесь так душно!.. – промурлыкал фон Мекк из «Евгения Онегина».

– Сопьёмся, милая, не бойся! – Дрок, как всегда, был быстр на реакцию, особенно когда шли приготовления к угощению с поводом.

– Как всё-таки, господа, однообразно на войне! – не обратил на Дрока никакого внимания фон Мекк. – Прошлый год провожали Введенского… куда делся? Хотя что тут сравнивать: Введенский и Кудринский?

Кудринский ещё находился в эскадроне и не подошёл, поэтому этих рассуждений фон Мекка не слышал.

– Действительно, тут нечего сравнивать… – Рейнгардт даже помотал головой. – Нашли кого вспомнить…

– Я бы, например, – сам с собою продолжал разглагольствовать фон Мекк, – когда бы мне довелось стать писателем, ни за что не взялся бы писать о войне…