– Связан скотчем, – отметило лицо. – Отлично. Вы, двое, выходите.

– Сию минуту, – ответил мистер Фассел. – Давай, Эль, выходим. А вы, парни, решили воспользоваться нашей колымагой? Отлично! Мы пока не будем сообщать об украденном – до завтра, идет? Надеюсь, деньги упакованы так, что их можно унести неприметно?

Лицо скрылось, но Кути услышал ответ:

– С этим у вас не будет никаких проблем.

– Билл, ты идиот, – сказала миссис Фассел сквозь беззвучные рыдания, но открыла дверь и вышла одновременно с мужем.

На ее место сел толстяк в зеленом свитере с воротником под подбородок, а на пассажирском устроился обладатель зеркальных очков. Двери закрылись, мини-вэн качнулся – подпиравшую его сзади преграду убрали, – толстяк включил задний ход и без любопытства взглянул на Кути.

– Проверь ленту на пацане, – сказал он напарнику.

Когда человек в темных очках шагнул в заднюю часть фургона, Кути не издал ни звука и попытался взглянуть ему в глаза. Но похититель только подергал ремень безопасности, а потом поднял с пола рулон скотча, связал лодыжки Кути и примотал их к ножке сиденья, ни разу не взглянув в лицо мальчику.

Кути почему-то тревожился не больше, чем если бы сидел сейчас в группе сверстников на контрольной по правописанию. После того как очкастый вернулся на переднее сиденье и сам пристегнулся ремнем, Кути подумал о том, что произошло с Фасселами. Он предположил, что они уже мертвы, лежат, застреленные за какими-нибудь мусорными баками. Ему оказалось легко выкинуть их из головы. Он смотрел на затылки похитителей и пытался сообразить, кем они могли быть. Эти двое не походили на помощников потасканного однорукого.

Кути удивлялся и осторожно радовался собственному спокойствию в этой страшной ситуации… пока не понял, что оно основано на уверенности, что Томас Альва Эдисон придумает какой-нибудь способ вытащить его из беды; затем он вспомнил, что Эдисон, похоже, сошел с ума, и через несколько минут теплые слезы ничем не сдержанного страха покатились вдоль верхнего края варварской повязки из клейкой ленты по щекам Кути, сидевшего в мини-вэне, который, плавно качаясь, катился по дороге.

«Может быть, они не собираются убивать меня, – думал он. – В ближайшее время – точно. До места назначения может быть еще много миль, и…»

Он попытался придумать еще что-нибудь утешительное.

«…И, наверное, будет много светофоров», – удрученно сказал он себе.

Салливан ехал по 405-му шоссе мимо международного аэропорта, мимо одной из санкционированных властями фресок на придорожной ограде (на ней было изображено множество гигантов-бегунов с самодовольными лицами, взгляд на которые заставлял несколько благожелательнее думать о множестве нелегальных граффити, служивших территориальными маркерами местной шпаны), а потом по озаренной солнцем пустой многорядной 90-й фривей, пока не добрался до места, где шоссе сузилось, спустилось на городской уровень и превратилось в Линкольн-бульвар, одну из многочисленных обычных улиц, проходивших среди новых многоквартирных жилых комплексов и старых стоянок для автодомов.

Гипсовые руки лежали на пассажирском сиденье, и кисет «Булл Дарэм» находился в кармане рубашки, выше нагревшейся от солнца и тела железяки 45-го калибра в парусиновой поясной сумке. На бензоколонке он купил карту «Три – A» и внимательно изучил ее, нервничая только из-за того, что придется ехать в Венис, и клялся себе, что не будет выходить в те места, откуда виден океан.

Каналы, изображенные на карте тонкими синими линиями, были отделены расстоянием лишь в полногтя от черного пятна, обозначавшего берег, и в прибое именно этого небольшого отрезка пляжа в пятьдесят девятом утонул его отец – и именно оттуда он и Сьюки сбежали в восемьдесят шестом, оставив Лоретте Делараве бумажник и ключи своего отца и три банки…

Ничего не казалось ему знакомым, но ведь он и был тут лишь один раз, в восемьдесят шестом году. Он умудрился проскочить Норт-Венис-бульвар, и пришлось нарезать петли, пробираясь назад по узким улицам, где вдоль тротуаров, чуть ли не упираясь в проезжую часть, теснились летние домики, а припаркованные автомобили почти не оставляли места для проезда, а вернувшись на Норт-Венис, он обнаружил, что это улица с односторонним движением, нацеленная прямо на совсем уже близкий океан, и хотя его так и подмывало рвануть задним ходом несколько кварталов, он углядел свободный кусочек у тротуара сразу за перекрестком Норт-Венис и Пасифик-авеню, сумел овладеть собой и припарковаться, не отрывая взгляда от заднего бампера стоявшего впереди «Фольксвагена».

Здесь ему совершенно не хотелось быть Питером Салливаном, пусть даже за ним никто не гонялся бы – в море, всего за квартал отсюда, обретался, по-видимому, призрак его отца, и этой вероятности более чем хватало для того, чтобы в своем жгучем стыде замаскироваться всеми возможными средствами.

Поэтому он обвязал гипсовые руки старой банданой и взял их с собой, когда вышел из машины и запер дверцу. Морской бриз очистил прибрежное небо от смога, но было холодно, и он порадовался, что надел старую кожаную куртку.

Купив в паркомате за два четвертака час стоянки, он повернулся спиной к мягкому шуму прибоя и зашагал по Пасифик, зажав гипсовые руки под мышкой и сунув свои в карманы. Слепки были тяжелыми, но час назад он купил в магазине «7-11» шесть электрических лампочек и рассовал их по карманам куртки, боялся раздавить их, поправляя свою неудобную ношу, и осторожно шел по высокому тротуару северной стороны Пасифик-авеню.

«Как бы там ни было, я почти на месте», – сказал он себе, посмотрев вперед.

Он находился на просторной, поднятой над уровнем улицы автостоянке между Норт- и Саут-Венис-бульварами, и на той стороне южной улицы, перед серым бетонным зданием без окон, он разглядел параллельную улице оградку и другую, косо уходящую вниз и пропадавшую из поля зрения. Там, между рядами домов, имелся промежуток, определенно не являвшийся улицей.

Он прошел через автостоянку, пересек скованной походкой Саут-Венис и остановился возле ограждения, у начала уходившего вниз прохода. Он нашел самый западный из каналов и с облегчением увидел, что тот выглядит совсем незнакомым.

Ниже того места, где он стоял, уходя поодаль под арочный мостик, пролегла полоса неподвижной воды в полсотни футов шириной, в которой отражались эвкалипты, бамбук и лаймовые деревья, растущие по берегам. Берега канала были на ярд от воды облицованы массивными синевато-серыми камнями, а вдоль них тянулись безлюдные пешеходные дорожки, и дома, стоявшие, немного отступив от воды, в свете октябрьского солнца с оттенком меди казались безмятежными. Оттуда, где находился, он видел через квартал другой широкий канал, но этот спуск от Саут-Венис выходил к западному берегу, а единственный, по-видимому, другой путь вел мимо спуска по этой стороне улицы, затем нужно было пересечь мост и вернуться обратно.