Вторым президентом США (1797–1801) был избран Джон Адамс (1735–1826). В его правление обострилась межпартийная борьба, особенно по вопросам внешней политики в связи с войнами революционной Франции в Европе. Федералисты придерживались проанглийского курса, республиканцы — профранцузского[998]. События Великой французской революции обостряли борьбу партий. Если для Джефферсона французская революция была связана с возрождением традиций и «духа 1776 года», то для федералиста Фишера Эймса, представителя «Эссекской хунты» в Конгрессе она представлялась «смертельным ядом, который отравляет наш мир»[999]. Он заявлял: «С самого начала французская революция была враждебна всем правам справедливости, миру и порядку в обществе, поэтому само ее существование представляет вызов всему цивилизованному миру»[1000]. Большое влияние на умеренное крыло федералистов оказывают идеи Э. Бёрка, в особенности его памфлет «Размышления о революции во Франции»[1001]. Книга английского мыслителя была в определенной мере разрывом с классическим Просвещением, недаром, наиболее ненавистным философом Бёрк считает Ж. Ж. Руссо: «Руссо — их (депутатов Национального собрания. — Т. А.) канон священного писания, в своей жизни он для них Поликлет[1002], в общем — совершенный образец для подражания»[1003]. В поддержку идей Э. Бёрка выступил вице-президент Джон Адамс, опубликовавший в газетах серию статей под общим названием «Рассуждения о Давиле». В этом сочинении он защищал власть собственников в противовес неимущим. Если «власть отдать в руки тех, у кого нет собственности», то это будет равносильно передаче «ягненка на попечение волка»[1004].

С критикой Бёрка выступил Томас Пейн, написавший свою знаменитую работу «Права человека»[1005]. На публикации памфлета Пейна в США настоял Томас Джефферсон, в предисловии к американскому изданию[1006] он написал: «Я чрезвычайно удовлетворен, что он будет напечатан у нас, и что, наконец, публично будет дан ответ распространяемым среди нас политическим ересям. Я не сомневаюсь, что наши граждане вновь объединятся вокруг знамени „Здравого смысла“»[1007].

Отношения США и Франции обострились в 1798 г. 18 января был издан декрет, согласно которому французская Директория объявляла нейтральные суда с английским грузом на борту законным призом. В ноябре того же года между двумя республиками началась так называемая «квази-война», состоявшая в основном из стычек на море. Было объявлено о наборе армии из 10 тыс. добровольцев; активно строились боевые суда (к концу 1798 г. их было уже 14)[1008].

«Gazette of the United States» и другие федералистские газеты создавали фразы-штампы, относящиеся к этой стране: «оскорбления и ущерб» (insults and injuries), нанесенные США; «дипломатическое искусство» (diplomatic skill) французского правительства, под которым подразумевалось умение создавать агентов влияния; «пятиглавое чудовище» (five-headed monster) как обозначение Директории, и т. п. Постоянные эпитеты применялись также к французским политическим и военным деятелям: «бесчеловечный» (inhumane) Баррас, «алчный» (rapacious) Мерлен, «мясник» (butcher) Бонапарт и т. д. Иногда, напротив, газета давала описываемому лицу характеристику, противоречащую читательским ожиданиям, что создавало эффект иронии: напр., «гуманный» (humane) Наполеон[1009]. Поведение Дж. Адамса по контрасту неизменно характеризовалось как «твердое» (firm), «мужественное» (manly) и т. п.[1010] Если федералисты всех без разбору французских политиков именовали «якобинцами», «дезорганизаторами», то республиканская пресса скорее отражала изменения в характере самой Французской республики. Статьи, посвященные Франции, уже нельзя назвать безоговорочно одобрительными, образ Франции в этот период стал амбивалентным.

По контрасту с бурными перипетиями европейской политики США изображались в федералистской прессе как оплот стабильности. Федералисты не сомневались (во всяком случае, открыто) в том, что американцы единодушно поддерживают своего президента. Губернатор Коннектикута Дж. Трамбулл в своей речи перед легислатурой штата отмечал: «Разделенный народ не может быть счастлив — он не может сохранять достоинство или защищать себя. Пусть Союз будет полярной звездой, направляющей наше поведение, пусть подлинная национальная независимость будет нашей целью, и тогда усилия всего мира не приведут к успеху против мощи нашей счастливо расположенной страны»[1011].

Частью подготовки к войне было и принятие летом 1798 г. ряда чрезвычайных законов, инспирированных крайними федералистами. Срок натурализации иностранцев был увеличен с пяти до четырнадцати лет. Была введена система регистрации всех лиц, не имеющих гражданства. Закон об иностранцах (Alien Act) предоставлял президенту право высылать из страны лиц, не имевших американского гражданства, если президент считал их «опасными» для США. Закон о враждебных иностранцах должен был вступить в силу в случае объявления войны. Он уполномочивал президента арестовывать, заключать в тюрьму или высылать из страны подданных враждебных США государств. Закон о подстрекательстве к мятежу (Sedition Act) предусматривал крупный денежный штраф и тюремное заключение на срок до двух лет за сочинение и распространение «клеветнических» материалов, направленных против правительства, Конгресса и президента США[1012]. Акт, как утверждала джефферсоновская пропаганда, был беспрецедентным покушением на свободную печать, так как давал федеральному правительству возможность закрывать или облагать штрафом неугодные ему издания. Эта оценка Sedition Act перешла и в труды историков[1013]. Однако она нуждается в серьезной корректировке. Прежде всего, Sedition Act отнюдь не был столь уж жестким ограничением свободы печати. На деле верно скорее обратное: он закреплял сложившиеся к тому времени либеральные принципы свободной прессы. Акт не предусматривал введения предварительной цензуры; дела, возбужденные в соответствии с ним, должен был рассматривать суд присяжных; наконец, порочащие правительство публикации не подлежали наказанию, если содержащаяся в них информация была правдой. Словом, Sedition Act воспроизводил либертарные положения, высказанные адвокатом Э. Гамильтоном в знаменитом «деле Зенгера» в 1733 г.[1014] Поэтому представление о его сугубо репрессивном характере — в большой мере творение республиканской пропаганды. Это не противоречило тому, что федералисты надеялись с помощью Sedition Act ограничить влияние ведущих республиканских изданий. Впрочем, последнее им не удалось: к 1800 г. в США издавалось около 85 оппозиционных газет[1015]. На практике применение чрезвычайного законодательства было довольно ограниченным. Ни один человек не был выслан из страны по закону об иностранцах, хотя тысячи французов сочли необходимым покинуть США по собственной инициативе. По закону о подстрекательстве к мятежу за два года было арестовано около 25 человек и осуждено десять. Автор под псевдонимом «Публий» заявлял, обращаясь к республиканским лидерам: «Что вы противостоите Актам о подстрекательстве и об иностранцах, поскольку считаете их неконституционными, в это я никогда не поверю. Если вы умеете читать и при себе у вас есть конституция США, десятиминутное чтение разрушит всякое убеждение такого рода»[1016].