Двадцать один год и шесть месяцев. Впереди меня ждал долгий путь. Осознание расстояния утомляло настолько, что мне даже не хотелось начинать его. Даже будь он менее длинным, его все равно предстояло проделать в одиночку. Это не должно было удивлять меня. Было наглостью полагать, что у меня есть право на компаньона. Через несколько недель или месяцев я перестану печалиться. Вернется мое былое безразличие. В нем не было ничего необычного, но в тот момент оно казалось чудовищным. Я сжимал крест на четках Рафаэля до тех пор, пока на пальцах не выступила кровь.

Меня высадили у Арекипы. Корабль не мог опуститься ниже определенной высоты – древесина белого дерева не позволяла этого. Я спустился по веревке, привязанной к канатному колесу. Любой, кто видел меня с земли, мог решить, что я спускаюсь с заботливого облака, но я сомневался, что меня кто-то видел. На полях за городом никого не было. Я прошел остаток пути и оказался у дома, в котором остановилась Минна. В окне на верхнем этаже горел свет. Я долго смотрел на него, но так и не решился войти. Я спросил у бродяги, где находится ближайшая гостиница. В сезонное затишье в городе было мало пастухов, поэтому многие комнаты пустовали и предлагались за бесценок.

Цейлон, 1861 год

Когда мы встретились с Сингом на Цейлоне, у нас было пятьдесят четыре черенка цинхоны в стеклянных ящиках и три проростка белого дерева. Последние я посадил в самых холодных тенях на севере, которые только смог найти, и позже следил за ними не меньше, чем за цинхонами.

Я никогда не видел, чтобы с растениями обращались так серьезно. Вместе с остальными садовниками мы подготовили бумажные подставки, чтобы донести проросшие черенки цинхоны с их крошечными корневыми системами и нетронутой почвой. Мы посадили их, тщательно измерив мерной лентой, и убедились, что они будут расти на правильной глубине. Земля, купленная Сингом, подходила идеально, и деревья быстро росли. Я провел на Цейлоне почти год, тщательно следя за ними. Тем временем белые деревья росли, как березы. Ими занимался лишь я один. Я никому не говорил, что это за растения, но каждое утро первым делом направлялся к ним.

В конце невероятно жаркого лета я обнаружил Синга у одного из белых деревьев. Он сидел с невозмутимым видом, как человек, рожденный для азиатской погоды. После гор Бедлама здесь было невыносимо. Люди прятались от солнца, как англичане – от гроз. Белых людей было легко отличить даже со спины: мы двигались слишком быстро для жаркой погоды и уставали уже утром.

Сингу удалось купить маленький столик и чайный сервиз, расписанный лимонами. Я умирал от одной мысли о горячем чае и покачал головой, когда он поставил чайник передо мной. В долине перед нами ветер колыхал кроны молодых цинхон. Цикады начали свою механическую песню.

– Так что это такое? – спросил он. Я исключил белые деревья из своего отчета и умолчал обо всем, что произошло после того, как я сопроводил Рафаэля в монастырь. Разумеется, Синг заметил пробелы. Время в моем отчете не сходилось: я вернулся с черенками через весь Перу всего за неделю, а это было невозможно без помощи кавалерийской гвардии. Даже с ней кто-то должен был остановить меня и спросить о Мартеле и его людях, и я полностью миновал Асангаро, находившийся на три тысячи футов выше. Но Синг не стал ни о чем расспрашивать, что очень меня обрадовало. Мне не хотелось никому рассказывать о произошедшем. Думая об этом, я вздрагивал, словно мне собирались отрубить руку.

Я неуклюже сел рядом с Сингом. Несмотря на деревянный обод, мышцы ноги по-прежнему были повреждены, хотя я перестал давить на нее своим весом.

– Я расскажу вам, когда буду уверен, что эти деревья делают то, что должны делать, – ответил я.

Синг огляделся.

– Ты уже отрезал черенки от них.

Он был прав. Шесть маленьких деревцев росли рядом с остальными. Пока что все двигалось хорошо – они укоренились, – но опилки не поднимались в воздух.

– Если мои мысли подтвердятся, они будут ценными, – сообщил я. – Гораздо ценнее хинина. Я хотел спросить, смогу ли выкрасть плантацию в Гималаях.

– Для таинственного плана с неизвестным урожаем, – уточнил Синг.

– Да.

– Хорошо. Ты ведь новый любимчик Министерства. Кстати. Я с радостью передам цинхоны в руки младших садовников, если ты не против.

Я кивнул.

– Хорошо, – сказал Синг. – Чем бы ты хотел заняться дальше? – как ни в чем ни бывало спросил он. – Могу предложить каучуковые экспедиции в Африке. Исследовательские работы в Арктике, если тебе хочется сменить обстановку. А Министерство иностранных дел ищет человека, который говорит на китайском, чтобы отправить на дипломатическую службу в Японию. Оно сняло ограничения на торговлю, пока тебя не было, – пояснил Синг, когда я собрался спросить, с каких пор в Японии появилась дипломатическая служба.

– Неужели? – удивился я.

– Да, американцы обстреливали их, пока они не согласились.

– Хорошо. Тогда в Японию.

– Ты уверен? Там не будет растений.

– Я… Ненадолго. Можно?

– Да, конечно. – Секунду Синг смотрел на меня. – Но потом мы очень хотим, чтобы ты отправился в Конго.

– Да.

Мы сидели в тишине. У подножия холма Минна гуляла с ребенком и няней, веселой девочкой, танцевавшей каждый раз, когда подметала веранду. Минна родила ребенка на месяц раньше, чем почти довела меня до инфаркта, но сама не особенно переживала по этому поводу. Было слишком жарко, говорила она, чтобы сидеть взаперти в душном месте, даже если это место – твоя собственная мать.

– Она поедет с тобой? – поинтересовался Синг.

– Нет. А разве должна?

– Разве женщины не выходят замуж за друзей своих погибших мужей?

– Довольно неловко, ведь ее мужа убил я.

– Ты никого не убивал. Ты позволил Клему натворить глупостей на благо всего человечества. И той деревни, в которую теперь не нужно направлять армию. Ты ведь не собираешься впасть в меланхолию, не так ли? – обеспокоенно добавил Синг. – Я бы советовал тебе воздержаться.

Я рассмеялся.

– Нет. Но я могу сохранить секрет от того, с кем вижусь лишь изредка. Сохранить его от жены было бы сложнее.

– Да, верно.

Синг перевел взгляд на четки на моем запястье, о которых он никогда не спрашивал. У него сложилось особое мнение о религии: чем реже люди задумывались о ней, тем меньше было неприятных торговых барьеров на почве обиды. Я сжал четки так, что бусины и крест оставили след на коже. Мне казалось, что я перестану думать обо всем через несколько недель, но это оказалось ошибкой. Я обнаружил, что если долго сидел без дела, предстоящий путь – двадцать лет – казался таким же далеким, как звезды. По мнению Рафаэля, ты должен был спокойно сидеть, и мир догнал бы тебя, но я все чаще чувствовал, словно иду в неверном направлении. Путь становился длиннее, чем дольше я смотрел на него.