– Нет! – покачала головой Дот. – Он был точной копией своего отца.

– А как его зовут?

– Симон. Его зовут Симон.

– Симон, – едва слышно повторила Джоан.

Дот пристально взглянула на мать, а потом, не говоря ни слова, вскарабкалась на заднее сиденье «Остин Кембридж». Подошвы туфель противно скрипнули, соприкоснувшись с виниловым ковриком, которым был устлан пол в кабине. Уолли высунулся из открытого окна машины. Сигарета все еще торчала у него во рту. Он весело махал рукой, прощаясь с друзьями, явно довольный их многозначительными подначками и достаточно скабрезными шуточками, переходящими в откровенную непристойность. Дот сделала вид, что что-то сосредоточенно ищет в своей сумочке. Ей было тошно смотреть на эту полупьяную толпу чужих людей и больно было видеть, как буквально на глазах дом, в котором прошло ее детство, все уменьшается и уменьшается в своих размерах, а потом и вовсе исчезает из виду. Но еще горше было видеть в зеркальце заднего вида смятение, застывшее на лице матери.

Поездка в Уолтемстоу заняла у них всего лишь каких-то полчаса, но Дот эта дорога показалась дальним путешествием на другой континент. Все же как ни верти, а родительский дом был ее самым надежным убежищем на протяжении почти всех девятнадцати лет. Собственно, а что еще она видела в своей жизни, кроме тупиковой улочки Нэрроу-стрит, затерянной среди прочих улочек и переулков Ист-Энда? Ведь здесь прошла вся ее жизнь, Дот могла бродить по своему району с закрытыми глазами, ей была знакома каждая лужайка, каждый дом, встречающийся на пути. Всякий раз, выходя из дома, она то и дело вскидывала руку в приветствии, здороваясь с соседями. Всех этих людей она помнит с раннего детства, с их детьми она училась в одной школе, другие соседи были дружны с ее матерью. Мелкие магазинчики на перекрестках улиц, пабы и хлебные лавки, торгующие свежей выпечкой, – все было знакомо и привычно, все было родным. Можно сказать, что весь район Лаймхаус был ее одной большой семьей. И трудно, почти невозможно было поверить в то, что она расстается с этой большой семьей навсегда. Уже завтра утром она проснется совсем в другом доме, и все вокруг тоже будет другим. Что за район? Какие там курсируют автобусы и куда на них можно будет добраться? Где ей предстоит покупать хлеб и прочие продукты? Что за соседи живут рядом с тем домом, в котором она будет теперь обитать?

Был уже вечер, когда кузен Уолли высадил их наконец из машины и, громко просигналив на прощание, развернулся и покатил прочь. Всю дорогу парни проговорили друг с другом, не обращая никакого внимания на молодую жену. Разумеется, разговор крутился вокруг спорта. Обсуждались шансы футбольных команд, входящих в высшую лигу, потом разговор перекинулся уже на отдельных игроков. Так ли уж велики таланты Джеффа Хэрста? И так ли уж бесспорно мастерство Мартина Питерса? Дот чувствовала себя третьей лишней и все время удивлялась тому, что она делает в этой чужой машине, сидя рядом с двумя чужими парнями. И куда они ее везут в день ее свадьбы? Подумать только! День ее свадьбы! Сплошной сюр! Невероятно! Непостижимо!

Потом она занялась разглядыванием мелькающих за окнами машины магазинчиков, лавок, запертых гаражей. А парни в это время живо обсуждали ее саму.

– Послушай, Уолли! Уж больно она у тебя тихая! А в тихом омуте, сам знаешь…

Дот почувствовала, как краска бросилась ей в лицо, но сделала вид, что ничего не слышит.

Однако двоюродный брат жениха продолжил развивать тему:

– А потом как войдет во вкус, так и будет пилить день и ночь… день и ночь…

Он оторвал левую руку от руля и потешно изобразил пальцами пасть крокодила. Дескать, какими лужеными могут быть глотки у этих жен!

– Вот тогда-то ты не раз и не два вспомнишь, как она сидела тихоней на свадьбе, и сто раз мысленно пожелаешь, чтобы она заткнулась хотя бы на час-другой.

Уолли весело рассмеялся в ответ.

– Не знаю, а по мне, так пусть говорит себе на здоровье! Я буду только рад услышать ее болтовню! Вот ее родители – те все время щебечут друг с другом. Правда ведь, Дот?

Дот невольно поежилась при упоминании ее родителей.

– А ключи не забыл? – поинтересовался у него кузен.

Уолли вытащил из внутреннего кармана брелок, к нему была прицеплена миниатюрная бутылка пива с маленькой головкой из пенопласта. Рядом болтался блестящий серебряный ключик от дверного замка.

В ходе подготовки к свадьбе Дот оставалась безучастной ко всем тем хлопотам, что сопряжены с началом семейной жизни. Еще меньше ее интересовало то муниципальное жилье, которое Уолли снял для них. Просто в глубине души она до последнего надеялась на чудо. И лишь стоя у алтаря, она наконец поняла, что чуда не случится, не разверзнутся небеса и не произойдет ничего такого, что сможет помешать брачной церемонии. А ведь она так молила об этом! Тогда бы ей не пришлось тащиться бог знает куда и смотреть на те места, которых раньше она никогда не видела. Но почему, почему все так вышло? Ведь она совершенно искренне верила в то, что нет такой силы на земле, которая заставит ее связать свою жизнь с незнакомцем, который к тому же ей категорически не нравится.

«Господи! Сделай так, чтобы у меня был свой садик». Ей совсем не нужны акры земли. Всего лишь небольшой участок перед домом, скромный пятачок, на котором она станет выращивать овощи, обустроит крохотный газон и клумбы с цветами. Своего рода приют, где она сможет посидеть в одиночестве и перевести дыхание. И снова в памяти всплывают обрывки давнего разговора с Солом.

Уолли наклонился, чтобы взять из ее рук чемодан. Но Дот крепко уцепилась за ручку и не отдала чемодан. Не нужна ей его помощь! Сама донесет… Она молча побрела вслед за мужем по бетонному покрытию парковки, на которой их высадили. Явно разобидевшись, Уолли с независимым выражением лица сунул руки в карманы, но вид у него был как у побитой собаки. Или как у человека, который не знает, что ему делать дальше. Скорее всего, он никогда не задумывался о том, что проблемы в семейной жизни могут начаться уже с самого начала. Весь день он держался на уровне, как и положено уверенному в себе мужчине. Еще бы! Жених! Плюс такой верзила… но вот они остались наедине, так сказать, без зрителей. И тут выясняется, что эта тихоня, его жена, безропотно плетущаяся за ним, успела деморализовать его полностью. Он не знает, как себя вести, что говорить и что делать. Такое не может не угнетать.