Дот поднялась со стула. Она была еще в одном белье и в чулках. Сегодня она накрасилась несколько ярче, чем обычно.

– Мой шанс на что, мама?

Джоан замерла, держа расческу в руках, потом нервно сглотнула слюну. Еще немного, и расплачется, подумала Дот.

– Прошу тебя, Дот! Не начинай все сначала, ладно? Сделай над собой еще одно небольшое усилие. Это все, о чем я тебя прошу!

– В чем-то ты была права, мама! Уж лучше прожить всю жизнь в нищете, чем лакомиться за сегодняшним столом твоими крадеными бутербродами с ветчиной и сыром или дармовыми ананасами.

– Знаешь что я тебе скажу, Дот? Не могу дождаться завтрашнего утра, когда тебя здесь больше не будет! Не сойти мне с этого места, как же я буду рада! Чертовски рада!

Джоан с силой дернула непокорную прядь кудрей Ди, а потом принялась закалывать шпильками веночек с маргаритками на ее головке.

– Ой, больно! – захныкала Ди. – Ой!

– Мне тоже больно, мама! Но отвечу тебе откровенностью на откровенность. Если и есть что-то хорошее в том дерьме, в каком я оказалась, так это то, что я наконец смогу уехать от вас и мне не надо будет снова возвращаться под ваш проклятый кров!

Джоан вздрогнула, будто ее ударили хлыстом, и отпрянула от дочери.

– Не знаю, что с тобой творится! Понять не могу!

Дот посмотрела на мать в упор.

– И правда не можешь? Не знаешь, что со мной творится, да? Я вот иногда смотрю на тебя и удивляюсь. Ведешь себя так, будто бы ничего и не было… Но оно было, мама! Все это было! И через это нельзя переступить просто так! Во всяком случае, я никогда ничего не смогу забыть.

– И что нам теперь, всю нашу жизнь до самой смерти посыпать себе голову пеплом? Рыдать вместе с тобой? Что случилось, то случилось! Это жизнь!

Джоан энергично тряхнула головой и полезла к себе в лифчик за носовым платком.

– И хватит об этом! Прошу тебя! Не сегодня! Ты и так мне уже плешь на голове проела! Достала! – Джоан вскочила с кровати и вихрем вылетела из комнаты, оставив двух сестер наедине.

– Не надо ругаться, Дот! – наставительно заметила Ди. – Наша учительница мисс Кинг сказала, что когда произносишь всякие нехорошие слова, то лицо делается некрасивым и даже безобразным.

– И она абсолютно права! – улыбнулась Дот.

– А мне можно подвести глаза твоей тушью?

Дот поднялась со стула.

– Конечно! – бросила она, не глядя на сестру, и направилась к себе в комнату.

Там она бессильно опустилась на свою кровать. В последний раз она сидит на своей постели в качестве незамужней женщины. Дот положила себе на колени раковину и почувствовала легкий укол сквозь тонкую ткань комбинации.

– С трудом произношу даже сами слова. Но сегодня день моей свадьбы. Совсем не о такой свадьбе я мечтала. Ведь я думала, что выйду замуж за того, кого люблю, что это станет моим свободным выбором, а не принуждением. Все это очень смахивает на предательство, понимаю. Но хочу, чтобы ты знал. В глубине своего сердца я принадлежу тебе и только тебе. А ты принадлежишь мне. Что же до самой свадьбы, то она кажется мне такой неуместной шуткой, фокусом и даже фальшивкой. Все равно, и засыпая каждую ночь, и просыпаясь поутру, я буду думать только о тебе. Как я это и делала весь минувший год. И так будет всегда! Поверь мне, Сол! Меня несет по течению, будто ту лодку без весел, и я все никак не могу придумать, как мне выбраться из этого водоворота. Но, видно, таков уж мой удел, а потому мне остается смириться и принять все как есть. Однако хочу, чтобы ты знал, Сол! Если вдруг в один прекрасный день ты решишь вернуться ко мне, то знай: я упаду в твои объятия быстрее, чем ты произнесешь вслух «ананасовый сок». Хочу, чтобы ты знал…

Дот бережно положила раковину в свой чемодан, прямо поверх одежды, рядом с книгой – романом Люси Монтгомери «Энн из Зеленых крыш». Сверху она впихнула подушку, а затем захлопнула крышку и заперла чемодан на замки. Ее комната уже давно превратилась из милой детской, где она мечтала и строила планы на будущее, в тюремную камеру. А потому она не станет скучать по этим четырем обшарпанным стенам. Сколько же слез она выплакала в этой комнатенке за последний год! Океаны слез! Еще удивительно, что они не затопили весь дом и не устроили потоп внизу, на первом этаже. Вот если бы они сейчас залили буфет, в котором мама хранит свои угощения для свадебного стола! Было бы очень даже неплохо!

Все четверо собрались в холле. Никаких восхищенных возгласов со стороны отца при виде невесты. Никаких слез на глазах матери. Отец лишь не забыл поинтересоваться у всех, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Заднюю дверь не забыли закрыть?

После чего все четверо направились к выходу. Их путь лежал к церкви Святой Анны, что на Невелл-стрит. Красивое, старинное здание с изысканной архитектурой, с первого же взгляда подавляющее своим величием. Неудивительно, что участники брачных церемоний моментально чувствуют себя мелкими и незначительными, вступая под своды собора. Все окна зарешечены или закрыты металлическими сетками. Их установили сравнительно недавно, по распоряжению викария. Тому уже до смерти надоело бороться с вандалами, регулярно совершающими набеги на неохраняемый исторический памятник. Все четверо шли очень быстро, словно торопясь не опоздать к началу киносеанса или к закрытию распродаж в каком-нибудь супермаркете. Ничто ни в выражении их лиц, ни в поведении не указывало на то, что к церкви приближается свадебная процессия. Разве что белое платье Дот… Дескать, вот идет невеста. Она надела тот наряд, который купила ей мать, не проявив к нему ни малейшего интереса. Ее вообще не трогали свадебные хлопоты. Так какая ей разница, в чем идти под венец? Предельно простой покрой в форме трапеции из королевского атласа с облегающим лифом и искусственными маргаритками, пущенными в качестве отделки вокруг шеи. Платье доходило почти до щиколотки. Дот в тон платью обула туфли с перепонкой, застегивающейся на металлический крючок. Завершали свадебный наряд перчатки длиной до локтя, тоже белые, но несколько иного оттенка, цвета топленого молока.

Родители заранее решили, что брачная церемония состоится в храме той конфессии, к которой принадлежит Уолли. Собственно, никаких таких табу они не нарушали, да и конфессиональные различия в наши дни уже мало что значат. И все же… Пожалуй, в иных обстоятельствах Дот даже посмеялась бы в глубине души над такой показной веротерпимостью своих родителей, но слишком мало было смешного в том, что происходило с ней самой. Дот, как, наверное, и все девушки, с самого детства мечтала о свадьбе. Подробности самого торжества в ее воображении рисовались пунктиром, но что до главного… Так, она всегда представляла собственный образ в мареве кружев, с длинной фатой и букетом ландышей в руке. Рядом мама, утирающая носовым платочком слезы умиления, и красавец жених, с сияющим лицом берущий ее за руку. Глаза его искрятся, они полны любовью. Общая картина торжества стала наполняться конкретикой уже после того, как Сол сделал ей предложение. И Дот тут же мысленно набросала новый фасон своего подвенечного платья: приталенный наряд, длинный рукав, классические линии кроя и обязательно болеро из атласа в тон кружевной материи самого платья. Она мечтала о том, что подъедет к церкви, как самая настоящая принцесса, сидя в роскошном открытом экипаже, с лошадьми, чья сбруя украшена цветами. И Сол, уже поджидающий ее у алтаря… Вот он видит ее и поворачивается навстречу, наблюдая за тем, как она медленно движется по центральному проходу. А потом они стоят рядом, и он не сводит с нее восторженных глаз, пока каждый из них произносит слова клятвы, соединяющей их навек.