– Я попал в дивизион «Легче воздуха» военно-морского флота, они хотят, чтобы я работал над последним прототипом дирижабля-авианосца «Акрон».

У нее сдавило грудь.

– Уит, это здорово! Я так рада за тебя! Это же работа твоей мечты, да?

– Почти. Это, скорее всего, будет нудная работа, но зато шанс стать частью чего-то большого, нового рубежа в авиации. Изменить ход истории.

– А этот корабль…

– «Акрон».

– Он увидит бой?

– Нет. Это пока все еще прототип, так что мы будем совершенствовать технологию, тестовые полеты и тому подобное.

Кади выдохнула.

– То есть ты будешь в безопасности. Не станешь рядовым солдатом, не попадешь на линию огня.

Облегчение вливалось в организм, оживляя, как вода увядший цветок. Ужасная судьба Уита, которой она так боялась, рассеялась, как дурные сны после пробуждения. В конце концов, Уит не будет играть роль обреченного солдата, он станет одним из счастливчиков. Он будет далеко и высоко над пулями. Он увернется от них всех.

– Сейчас войны нет, так что это неожиданный шанс послужить.

– Война грядет.

– Надо быть к ней готовым, а? Отсюда и толчок к подготовке дирижаблей к полету, охране Тихого океана. Нужны люди. Я проявил интерес к авиационной технике в некоторых ее формах после окончания школы, но планировал отложить до окончания колледжа, но меня быстро отследили. Говорят, мне не нужна степень, чтобы начать. Если я соглашусь, они хотят, чтобы я собрал вещи и через пару дней явился на авиабазу Лейкхерст.

– Почему ты не рад? Ты же так хотел.

– Не знаю, все происходит слишком быстро. Мне придется уехать, и это слишком неожиданное окончание… – Уит замолчал.

– Обучения?

– Нет, – со смехом отозвался он, – не обучения. Этого.

– Нас?

– Это безумие?

– Да.

Хотя Кади думала о том же самом. Если Уит покинет кампус, их пространство-время больше не будет пересекаться и она больше его не услышит. От этой мысли стало на удивление грустно.

– Ты утверждаешь, что сошла с ума с той ночи, как я тебя встретил. До сих пор нас это не останавливало.

Кади улыбнулась. Но она прекрасно знала, что должна убедить его принять это предложение. Оно могло спасти ему жизнь.

– Я понимаю, что еще слишком рано обещать какие-то грандиозные чувства. Если бы мы учились в школе, было бы слишком рано просить тебя надеть мой значок. Но наша встреча, время, проведенное с тобой, все это ощущается… по-другому. У меня странное чувство, что здесь у нас действительно что-то есть… некий потенциал. У нас есть прекрасный потенциал, и я не хочу уйти до того, как все начнется.

– Потенциал всегда прекрасен. Легче представить себе счастливый финал, чем плохой. Это уловка разума для самозащиты, когда правда причиняет боль. Ты должен придерживаться своего плана, придерживаться того, в реальности чего ты уверен. А реальность такова – у нас разные пути.

– Тогда где же момент для прыжка на веру? То, что нельзя что-то объяснить, не значит, что это неправда. Я верю в интуицию. Той ночью в обсерватории я почувствовал, что между нами что-то есть…

– Я тоже. Это была великолепная ночь. Но на этом все…

– Почему же звучит так, будто ты сама себе не веришь? Твой голос дрожит.

– Уит, у нас не может быть будущего. Сам факт, что мы вместе сейчас, не имеет смысла.

– И все же наши пути постоянно пересекаются.

– Я не хочу, чтобы ради меня ты менял планы. Я не смогу вынести такое бремя.

– Не тебе его нести. Может быть, я изменю мнение, сделаю иной выбор. Флот никуда не убежит.

– Но дальше будет опаснее…

– Мы не знаем, что ждет впереди, можем только догадываться. Ты же понимаешь, какой горизонт обозначил для меня отец? Ты его передвинула. Впервые в жизни ты позволила мне заглянуть за его пределы. Представить будущее, о котором я и мечтать не мог. И все, что я хочу, – продолжить поиски.

К глазам подступили слезы. С этой новой возможностью будущее Уита стало безопаснее, его судьба теперь привязана к тому, что легче воздуха. Так почему же она не решается его отпустить? Она будет скучать по нему. Он понимал Кади с той легкостью, с какой это делали немногие в ее обычной жизни, и его присутствие развлекало, успокаивало и даже возбуждало. Не имело значения, что она не видела его, он видел ее такой, какой она хотела быть: способной, привлекательной и хорошей. Она не видела себя такой с тех пор, как умер Эрик. Уит заслуживал лучшего, чем равнодушие в качестве причины. Он заслуживал правду.

Но если он действительно ей дорог, то сказать Кади могла лишь одно.

– Я не чувствую того же по отношению к тебе.

Он молчал. Они оба молчали.

– Прости.

– Пожалуйста, не извиняйся.

– Нет, я должен. Не знаю, что на меня нашло, я поставил тебя в ужасное положение. Ты права, а я накрутил себя, улетел в облака, побежал впереди паровоза, и все прочие клише к слову «идиот».

– Ты не…

– Я, как всегда, ужасно выбрал время. Видела бы ты, как я танцую. Почти так же стыдно, как сейчас.

– Тебе нечего стыдиться.

– Но хочу прояснить: я говорил всерьез. Мне жаль, что я рассказал тебе и все испортил. Но я рад, что так получилось, рад благодаря тебе. Рад, что мы сегодня встретились и я смог попрощаться.

– Мы еще не прощаемся. – Настала очередь Кади упрямиться. – Когда ты уезжаешь?

– В понедельник. Ты можешь постучать в мою дверь, когда тебе угодно, если возникнет желание, Лоуэлл Джи-41. Но слушай, Кади, ты была безупречна. Ты ничего мне не должна.

– Эй, чем могу помочь? – раздался другой голос, и Кади, обернувшись, увидела высокого, хорошо сложенного молодого человека, стоящего в глубине комнаты.

Он был одет в черные шорты из спандекса, доходившие до колен, и обтягивающую футболку с длинными рукавами, которая демонстрировала все мускулы под тканью узнаваемого малинового цвета.

– Нет, я… я смотрю… просто осматривалась, – запинаясь, пробормотала Кади.

– Как ты сюда попала? – требовательно спросил парень.

– Было не заперто.

Парень нахмурился:

– Сомневаюсь. Ньюэлл закрыт для посторонних.

– Я не посторонняя, я студентка Гарварда.

– Ньюэлл открыт только для мужской команды и персонала, девушкам вход воспрещен, студентки они или нет. Если ты хочешь в лодочный домик, в женском есть общественные часы посещения. В мужской – запрещено.