Он вырвался из рук Фуры, прежде чем она или Снид успели отреагировать, и вытянул правую руку в странной умоляющей манере, ладонью к потолку. А потом левой рукой ударил себя по затылку.

Его правый глаз выскочил на ладонь. И остался там, гладкий, стеклянный, – тот самый глаз, что я видела парящим в лестничной клетке, с этим странным выражением застывшего удивления. Даже я, знакомая с этой штуковиной, поддалась ее гипнозу. Я едва осмелилась посмотреть в лицо Лагганвору, и беглый взгляд подтвердил опасения: там темнела пустая глазница. Извлечение глаза не было фокусом.

Снид по-прежнему держал пистолет наведенным на меня, и, должно быть, какая-то медлительная часть его мозга наконец поняла: происходит нечто неправильное.

Лагганвор взмахнул рукой.

Шар оторвался от ладони, взлетел по дуге и завис, достигнув ее вершины.

Он парил прямо под потолком, зрачок смотрел горизонтально.

Мистер Снид пребывал в полнейшей растерянности. Он перевел мушку с меня на глаз, потом снова на меня. Шар двинулся вниз, а когда оказался на одном уровне с глазами Снида, устремился вперед и замер не далее чем в пяди от его носа. Затем начал неторопливо сокращать расстояние.

Мистер Снид прицелился в глаз, сделал шаг назад, потом еще один. Глаз скользнул вперед, нейтрализуя его преимущество. Мне этого было достаточно. Я хотела устранить препятствие; хотела, чтобы Снид умер. Достала волевой пистолет, почувствовав, как пальцы сомкнулись на рукояти. Оружие реагировало на мое желание устранить Снида; более того, оно усиливало это желание, внушая мне, что это необходимо, что это не может не произойти. Палец зудел и покалывал, пока нажатие на спусковой крючок не стало таким же естественным и неосмысляемым процессом, как дыхание. Я выстрелила в упор.

Розово-белый импульс хлестнул по нему, как статический разряд, который иногда пляшет на снастях кораблей. Мистер Снид выронил свое оружие, а потом и сам отправился следом, рухнул на землю с единственным приглушенным всхлипом.

Я подошла, выхватила пистолет из его безжизненных пальцев и бросила Фуре.

Глаз Лагганвора все еще висел в пустоте, вращаясь, как миниатюрный глобус. У меня была сотня вопросов об этой штуке – о ее происхождении и возможностях.

– Скорее всего, он пришел не один, – сказал Лагганвор. – Остальные наверняка снаружи, перекрыли все возможные пути. Я пошлю глаз вперед.

Дрон вылетел через вращающуюся дверь. Я смотрела на неподвижную фигуру мистера Снида и думала, что моя жизнь сейчас разделилась на две части: в одной я не убила человека, стоявшего передо мной, а в другой убила, и ничто не может разрушить эту границу. Конечно, Фура и другие убивали и раньше, и мы все против воли приложили руку к кровавой гибели «Лихорадки». И тем не менее, помимо сознательного принятия того, что я сделала, я ощущала какую-то мрачную торжественность, как будто только что поставила свое имя на юридическом документе с многочисленными условиями и обязательствами, уточнениями и приложениями, которые, вероятно, предопределили мою судьбу до самой могилы, но уж точно не влияют на ближайшие минуты или даже часы.

«Я убийца, – пришло мне в голову. – Раньше было иначе, а теперь я убийца».

Лагганвор поднял руку, на этот раз держа ладонь вертикально, и глаз вернулся через дверь. Взяв орган зрения двумя пальцами, наш новый союзник приподнял завесу волос и воткнул его в глазницу, как будто положил на место самую обычную вещь.

Люди Глиммери с оружием на изготовку стояли у веревочного моста. Я насчитала дюжину – еще ни разу не видела столько его головорезов вместе. И если они ожидали каких-то неприятностей от меня и Фуры, то, конечно же, не оставили ничего на волю случая.

Фура и я шли по бокам от Лагганвора. Мы медленно приблизились к бандитам. Фура самым вызывающим образом выпятила челюсть, хотя все, что у нее было для убеждения, это пистолет Снида.

– А где мистер Снид? – спросил тот, у кого из кармана куртки торчала трубка трещального прибора и чей сальный, скрипучий голос напомнил мне о человеке, который требовал нашего присутствия.

– Ему нездоровится, – ответила я этому дылде с лягушачьим подбородком и глубокой вмятиной на лбу, когда наша троица остановилась шагах в двадцати от веревочного моста и между нами и бандитами осталась только грязная земля.

Дождь лил как из ведра, грязная вода бежала по стене больницы коричневыми конвейерными лентами.

– Передай Глиммери: если он отпустит наших друзей и даст нам беспрепятственно добраться до причала, больше не будет никаких проблем.

Мужчина засмеялся. Сначала это был влажный горловой смех, но он набирал силу по мере того, как бандит входил в раж. Острый кадык ходил ходуном. Заразившись весельем, некоторые его приятели тоже захохотали. Но они были напряжены до предела, и я не могла не заметить, что эта компания держит на мушке не только нас троих, но и все тени и закутки за нашей спиной.

– Больше никаких проблем, ну надо же такое сказать! – Дылда согнулся пополам, как будто веселье было для него непосильным грузом. – Ты все неправильно поняла, подруга. – Ему пришлось сделать паузу, чтобы выдержать новый приступ хохота. – Проблемы будут у вас, а не у нас. А теперь кидайте на землю игрушки.

– А если нет? – спросила Фура.

– Тогда два варианта, – прохрипел долговязый, восстанавливая дыхание. – Мистер Глиммери знает, что здесь происходит, и может рассердиться, и тогда твоим друзьям не поздоровится. А еще он может приказать, чтобы мы вас шлепнули, и дело с концом.

Фура посмотрела на больницу:

– Глиммери наблюдает?

– Уж не сомневайся.

– Тогда, полагаю, он нас еще и слышит. Ты ведь слышишь, Глиммери? Мне нужно тебе кое-что сказать. Ты потребовал аудиенции, когда мы прилетели. Теперь моя очередь.

* * *

Нас впустили к нему в последний раз. Это случилось в больнице, а не в его золотом дворце, и аудиенция началась только после того, как нас обыскали, разоружили и достаточно вздрючили, чтобы мы знали свое место.

Глиммери устроил себе небольшую приемную со столом, стульями, несколькими ширмами для уединения и слугами, стоящими вокруг наготове. На столе стояли напитки и лакированная шкатулка, а кресло, в котором он сидел, было довольно громоздким – его собственное, специально принесенное.

Прозор и Сурт были живы, хотя и потрепаны, и нам разрешили осмотреть Страмбли и убедиться, что ей не причинили вреда. Эддралдер был здесь же, как и Меррикс, и он сказал, что Страмбли все чаще приходит в сознание.

– Садитесь, пожалуйста. – Глиммери указал на свободные стулья. – Нам нужно многое обсудить. Вы будете рады услышать, что катер причалил. Раненых с «Белой вдовы» везут в больницу прямо сейчас, как и тех, кто о них заботится.

Фура усмехнулась, но села.

– Неужели ты думал, что так легко заставишь нас уйти?