Ренуару явно не понравился тон Дюран-Рюэля, и он ответил незамедлительно: «Дорогой Дюран-Рюэль, твои слова так меня удивили, что я с трудом поверил своим глазам. Что до меня, плохо разбирающегося в деловых вопросах, не думай, что я готов кому-то продать свою независимость. Это единственная вещь, которая мне страшно дорога, – право делать глупости. Пусть все идет, как идет, а я буду выжидать – вот девиз мудрого человека. С уважением, Ренуар». Для Ренуара, с его привычным конформизмом, это было крайне резкое послание. Видимо, тон Дюран-Рюэля рассердил его не на шутку. В постскриптуме он добавляет: «Мне очень грустно видеть, что ты расточаешь свое здоровье на бессмысленные вещи, которых невозможно избежать. Как печально, что ты стар. Я бы сказал: „Приезжай ко мне ненадолго“, но не хочется тебя утомлять. Пришли Жоржа»[1031]. Если Ренуар, всегда стремившийся избегать одиночества, говорит старому другу, чтобы тот не приезжал, это означает, что он страшно расстроен случившимся. Тем не менее постепенно их отношения выправились, и в январе 1911 года Ренуар с радостью принимал Дюран-Рюэля и его спутницу Пруданс в Кане, куда они прибыли на две недели[1032].

То, что Ренуару достало сил и упрямства поспорить с собственным агентом, особенно поражает в свете того, что здоровье его продолжало стремительно ухудшаться. К 1908 году, когда ему исполнилось шестьдесят семь, Ренуар пережил большинство своих коллег-импрессионистов; из былого круга оставались только Кассатт, Дега и Моне, причем у всех у них были проблемы со зрением. Ренуара глаза не подводили, чего не скажешь о костях и суставах. Зубов у него не осталось, он ел протертую или жидкую пищу или сосал через соломинку. Он был очень худ и хрупок – ревматоидный полиартрит постепенно разрушал тело. Случалось, что боль вызывала у него полный паралич, потом наступала ремиссия, но общее состояние неуклонно ухудшалось. Подвижность, в том числе и рук, ограничивала нараставшая деформация суставов. Проблемой стала и страшная худоба (при его росте 169 сантиметров). В 1904 году он пишет своему агенту: «В данный момент меня больше всего беспокоит то, что мне тяжело сидеть из-за худобы, 97 фунтов [44 килограмма]… кости протыкают кожу, и скоро я не смогу сидеть. При этом у меня хороший аппетит. Будем надеяться, что я рано или поздно немного поправлюсь»[1033]. Печальная ирония: Ренуар изо всех сил старался набрать вес, тогда как его жена изо всех сил старалась его сбросить.

Главной проблемой стала утрата ловкости пальцев. В 1901 году Ренуара посетил художник Одилон Редон, он пишет с сочувствием: «Я видел, что его мучают сильные боли, но он так великолепен в своем благородном достоинстве!..[есть] нечто в звуке его голоса, в котором слышится вся его утонченность и одухотворенность… [которые я заметил], когда держал его больную и прекрасную руку»[1034]. Два года спустя Ренуар жаловался своему старому другу Берару: «Письмо пишу с трудом. Страшно болят руки»[1035]. Держать перо становилось все тяжелее, почерк делался все неразборчивее, ему случалось диктовать письма. Одна его служанка отметила: «Как тебе известно, ему очень тяжело писать этими его больными руками, он просит меня писать за него»[1036]. И тем не менее Ренуар до конца жизни продолжал, когда мог, писать и письма, и картины.

Артрит перекинулся и на ноги, постепенно лишая их подвижности. Иногда Ренуар ходил с тростью или с костылями, но случалось, что передвигаться становилось попросту невозможно. В мае 1908 года Андре сообщает из Каня Дюран-Рюэлю: «С ногами совсем нехорошо. Артрит прогрессирует, колени отекают. Приходится носить его на ремнях»[1037]. На фотографии, сделанной примерно в 1909–1910 году, Андре и кухарка Ренуара несут его на стуле, под ножками которого продеты две жердины. Следующие два года Ренуар мог ходить лишь изредка, с большим трудом и сильной болью. На других фотографиях он запечатлен за работой, сидящим в инвалидном кресле. В феврале 1905 года он нанял на постоянной основе машину с шофером, объяснив Андре: «Я все еще очень болен. Тем не менее работаю и решил нанять машину, которую дают напрокат помесячно, так как ноги совсем не двигаются. Я вполне счастлив. Думаю написать несколько пейзажей, чего в противном случае не смог бы (не говори ничего Дюран-Рюэлю, который против пейзажей)»[1038].

В те времена существовало единственное средство от полиартрита. Лечебными курортами с горячими серными источниками пользовались со времен Римской империи; там применялась древнейшая форма терапии – контрастные ванны. Воды на курортах достигали температуры в 65,5 градуса Цельсия. Больным прописывали ванны, души с паром, растирания и лечебное питье. Поскольку в самых сильных приступах Ренуар винил холодную погоду, горячие источники вроде бы должны были помогать. Пробную поездку на курорт он совершил еще в сентябре 1899 года и за следующие десять лет повторил этот опыт еще шесть раз, побывав в Эксе, Сен-Лоране и Бурбон-ле-Бэне, проводя там до месяца. Первые несколько раз он ездил вдвоем с Габриэль, но в 1904 году перспектива провести месяц в элегантном Бурбон-ле-Бэне соблазнила Алину, и она приехала к мужу вместе с Жаном и Коко; курорт этот находится в 117 километрах к востоку от Эссуа. За месяц до отъезда туда Ренуар писал: «Последние два года я все время жду теплой погоды, в результате получил тяжелейший приступ, даже пальцем пошевелить не могу»[1039]. Через несколько дней после приезда Ренуар написал два письма Андре, который знал о его нелюбви к лечебным курортам: «Поскольку ни двигаться, ни работать я больше не могу, я сдался и приехал сюда принимать горячие ванны». Письмо написано на гостиничной писчей бумаге с шапкой: «Бурбон-ле-Бэн, Гранд-отель водного курорта, напротив общественных бань и казино / Телефон / Электрическое освещение / Гараж для автомобилей / Адрес для телеграмм Термалотель»[1040]. Во втором письме Ренуар жалуется: «Недавно я не мог сидеть… не могу ни стоять, ни лежать… Собираюсь остаться здесь примерно на месяц»[1041].