Начиная с 1944 года в Китае высадились несколько десантов американских писателей, журналистов, а затем и профессиональных разведчиков, кое-как выдававших себя за писателей и журналистов. К 1944 году американская миссия при ЦК КПК насчитывала более 30 человек. В США и Британии стали появляться статьи, выполненные в традиционном для западной журналистики стиле «Ху из мистер Мао?» Авторы — английские корреспонденты Фрида Атли, Клэр и Уильям Бэнд, американец Гаррисон Форман и другие (многие имели левые убеждения) — отзывались о Мао с уважением и даже восхищением, подобно тому, как их предшественники в 1930-е годы восхищались Сталиным.

Всех их Мао обвёл буквально вокруг пальца, убедил их, что он вовсе никакой не друг СССР, а сам по себе, не коммунист, а «китайский реалист». На самом же деле эта стратегия была разработана с подачи Сталина специально для того, чтобы усыпить бдительность американцев: они должны были поверить в новую демократию, особую китайскую надклассовую идеологию. Сталин и Молотов подыгрывали, убеждая американского посла Гарримана, что китайские коммунисты «не настоящие», и СССР их не поддерживает. Действительно, Мао не принимал один из главных постулатов марксистко-ленинского учения, а именно — главенствующую роль промышленного пролетариата в осуществлении революции. В Китае просто не было сколько-нибудь значительного промышленного пролетариата. Для западных гостей эти сложности показались чрезмерными, они поняли только, что Мао отнюдь не заодно со Сталиным.

Разгромив Германию, СССР бросил все свои сокрушительные силы на восток, и опрокинул японскую Квантунскую армию. Тогда же, 14 августа 1945 года, Советский Союз подписал официальный договор с правительством Гоминьдана и его главой маршалом Чан Кайши. Одновременно Гоминьдан поддерживали и американцы. Вроде бы налицо был крепкий союз трёх сил против общего врага; внешне всё выглядело так, что после победы над Японией маршал Чан Кайши получит власть над всем Китаем.

Пока же Гоминьдан контролировал только две трети территорий страны; СССР оккупировал Маньчжурию (Северо-восточный Китай). Мао со своей Народно-освободительной армией (НОАК) появился вроде бы ниоткуда, с точки зрения западных аналитиков, на самом же деле был терпеливо выращен усилиями Советского Союза. Следует упомянуть, что почти все вооружения и боеприпасы, почти вся трофейная японская военная техника, захваченная советской армией в Манчжурии, была тут же передана НОАКя (в том числе этим занимался Гай Туманян).

Микоян и его сопровождающие приехали, по случаю суровой зимы, в тёплых кожаных пальто, в тёплых сапогах и шапках. Сам Микоян был в папахе: положено по статусу. Мао встретил гостей в холодной крестьянской фанзе, где окна были заклеены промасленной бумагой; сам был одет как крестьянин. Увидев русских, Мао сказал: «Вы так тепло одеты! Вы точно коммунисты?»

В дальнейшем Мао обставил переговоры всем набором изощрённых хитростей, на какие был способен. Он определил Микояна в неотапливаемую крестьянскую хижину. Когда гости достаточно замёрзли, в хижину внесли и установили железную печку, и тогда посланники смогли наконец заснуть. Затем Мао навязал своего переводчика: тот, что приехал вместе с Микояном, говорил на шанхайском диалекте, а Мао использовал пекинский. Человеку, даже совсем незнакомому с принципами дипломатии, очевидно, что замена переводчика на переговорах — шаг принципиальный, от точного перевода зависит и точное понимание. Микояну пришлось уступить.

Сталину очень не нравилось, что США обрели новое разрушительное оружие — атомное. Он опасался начала новой войны и не желал давать американцам повод для неё. Эта стратегия полностью укладывалась в психологическую конструкцию вождя народов: он давно находился у руля огромной страны и привык действовать только с позиции силы; он привык диктовать, он привык, что его боятся. Но как теперь диктовать, если бывший союзник стал в десять раз сильнее? Советская бомба ещё не была готова. Власть над половиной мира вот-вот могла уплыть из рук Сталина. В недрах американских штабов уже был составлен план Totality («Совокупность»), предполагавший атомные бомбардировки всех крупных советских городов, включая Москву, Ленинград, Новосибирск, Иркутск, Тбилиси и Ташкент. Потом таких планов будет составлено много, самый известный из них — Dropshot («Удар в сетку»). Решительность и цинизм атомных ударов по Хиросиме и Нагасаки были исключительно демонстративными, показными. С той же решительностью американцы теперь могли стереть в пыль половину населения СССР. И Сталин решил успокоить товарища Мао, замирить его с Чан Кайши, и снять напряжение в китайском узле. Разумеется, он не собирался отдать Китай под власть проамериканского Гоминьдана — задача заключалась лишь в том, чтобы выиграть время.

В августе 1945 года Мао по настоянию Сталина вступил в переговоры с Гоминьданом, но они ни к чему не привели. Затем на Западе началась холодная война, а в Китае — полномасштабная горячая, гражданская (с июня 1946 года). Перевес в ней сначала имел Гоминьдан, но ситуацию удалось переломить. Чан Кайши имел трёхкратное преимущество в живой силе (более 4,5 миллиона солдат против 1,5 миллиона в НОАК), но воевал плохо. Всю осень 1948 года НОАК успешно громила противника. С точки зрения стратегии нужно было вовсе не вести переговоры о перемирии, а наоборот, решительно развивать успех. Микоян это быстро понял. Мао же демонстративно занял позицию «снизу», объявил себя верным учеником «товарища главного Хозяина» и дал понять, что готов сложить с себя ответственность: если Сталин хочет мира, Мао это сделает, подчинится, как младшие подчиняются старшим. Ни Микоян, ни Сталин не купились на это: Мао должен был действовать как самостоятельная фигура, а не как марионетка Кремля.

Мао много льстил, но на деле успешно использовал фундаментальный принцип восточных боевых искусств: умение обращать силу оппонента против него самого.

Но существовала ещё одна причина для поездки Микояна к Мао, возможно, ещё более веская. Для Сталина было крайне важно оставаться единственным — и непререкаемым — лидером мирового коммунистического движения. В Мао он разгадал конкурента. Того же статуса, кстати, добивался и Мао, но уже позже, после ХХ съезда, так что Сталин, в общем, оказался прав. На планете должно было существовать только одно великое и образцовое социалистическое государство: Советский Союз. Все прочие, включая Китай, были обязаны идти следом и брать пример, и ни в коем случае не вылезать на первые роли. И уж совсем недопустимо, чтобы кто-то из единомышленников осмелился бы критиковать великого вождя.

И что же — Сталин и здесь угадал. Югославский лидер Иосип Броз Тито, ещё недавно соратник, антифашист, кавалер советского полководческого ордена «Победа», вдруг стал возражать Хозяину, противиться его плану создания федерации Югославии и Болгарии. Вдобавок югославы активно поддерживали греческих коммунистов, а Сталин планировал отдать Грецию под патронаж Британии. В итоге в первой половине 1948 года началась грандиозная ссора между Сталиным и Тито, больно ударившая по престижу Москвы. Впервые со времён Троцкого появился политик, осмелившийся открыто критиковать советского лидера. И вот теперь далеко на Востоке мог появиться второй Тито, возможно, ещё более самостоятельный и дерзкий.

Микоян поехал