— А в-третьих?

— Есть и в-третьих. Если вы задержитесь из-за меня в пути и вас настигнет погоня — это будет двойным предательством. Так что спасибо вам, Алексей Кондратьевич, но я остаюсь.

Бывший атаман понял, что уговорить ему этого человека не удастся. У него была своя гражданская война…

Крысолов нагнал колонну в нескольких километрах от покинутого лагеря.

— Поздравляю, Алексей Кондратьевич. Все получилось, как мы и задумывали.

— Где вы были?

— Организовывал отвлекающий маневр, — улыбка скользнула по узким губам контрразведчика. — Большевики в любом случае кинутся в погоню, поэтому мои люди устроили небольшой шум к северу от лагеря.

— Шум?

— Ну да. Взорвали железнодорожное полотно. Нужно распылить силы преследователей. Теперь группа движется в противоположную от нашего маршрута сторону — пусть красные побегают за двумя зайцами. А пока выберут, который из них жирнее, наши следы затеряются в болоте.

— Вы пожертвовали своими людьми?

— Вот еще. У красных еще не придумано таких силков и капканов, чтобы отловить моих зайчиков. Да к тому же — это их работа… Кстати, пока мы с вами беседуем, другие мои люди производят черновой отбор в колонне.

— Зачем?

— Не стоит тащить в Запределье всех без разбору. На первом же привале придется отделить совсем уж неподходящий нам там контингент и оставить его здесь.

— Оставить? — Алексей чиркнул ребром ладони по горлу. — Вы это имеете в виду?

— Мы же не мясники. Пусть идут на все четыре стороны. Да хоть бы обратно в лагерь. Один вопрос, Алексей Кондратьевич: вы доверяете этому вашему… Черноброву?

— Как себе, — твердо ответил Коренных.

— Ну добро… Его и ему подобных я бы оставил здесь без сожаления, — Крысолов повторил жест Алексея. — Но раз вы за него ручаетесь…

— Ручаюсь, — подтвердил казак и подумал с тоской: «Ручаюсь… Кто бы за меня поручился?..»

Самый долгий день в году клонился к своему завершению…

* * *

Капитан Полешков пришел в себя, когда под ногами захлюпала болотная жижа. Со всех сторон его обступали черные, какие-то неживые деревья, между которыми стоял неподвижный, будто пар в предбаннике, туман. Остро пахло тухлыми яйцами и тленом. И над всем этим висела плотная, непроницаемая, как пуховая перина, тишина.

«Как я тут оказался? — подумал Григорий Никифорович, с недоумением глядя на зажатый в кулаке до побелевших пальцев револьвер. — Бред какой-то…»

В барабане именного «нагана» все гильзы до единой были пустыми. Такая же пустота царила в ноющей больным зубом голове. Капитан прикоснулся к темени и ощутил на пальцах что-то влажное и липкое. Новый взрыв боли едва не швырнул его снова в беспамятство, и только усилием воли ему удалось устоять на ногах.

Зато боль приоткрыла какую-то дверку в мозгу, и оттуда рекой хлынули воспоминания: оскаленные лица с дикими глазами, скрюченные, похожие на когти хищных птиц, лапы, тянущиеся к горлу, резкая отдача бьющегося в руке нагана, чужая кровь, брызгающая в лицо…

«Все пропало, — отстраненно подумал Полешков, выбрался на относительно сухое место и сел, прислонившись спиной к аспидно-черному стволу с пепельно-зелеными наростами лишайника. — Зеки разгромили лагерь и бежали, а я, как последний трус, сбежал от них…»

Початая картонная пачка с напоминающими короткие латунные папиросы патронами обнаружилась в кармане галифе. Видимо, прихватил перед уходом, чувствуя серьезность предстоящего дела. Но как это сделал — совсем не помнил. Память зияла провалами, словно книжка, половину страниц из которой разодрали на самокрутки. Ничего, это дело поправимое.

Григорий Никифорович высыпал пустые гильзы в мох под ногами и заново набил барабан новенькими, золотисто поблескивающими «маслятами». Зачем? Он еще не знал.

Он вспомнил, как несколько лет назад, его, тогда еще только начинающего свою карьеру в госбезопасности, посылали арестовывать одного «военспеца» из бывших — Красная Армия давно встала на собственные ноги и не нуждалась в «костылях» вроде царских полковников и генералов. Но арестовать не получилось, мужчина лет шестидесяти, предвидя, видимо, такое развитие событий, разрядил себе в висок точно такой же, как этот, наган…

Капитан повернул к себе револьвер и заглянул в ствол: чистая смерть — крошечная дырочка во лбу, и все. Зато потом не будут дергать на допросы мать-старуху из родной деревни.

— Товарищ капитан!

Полешков вздрогнул и обернулся к молоденькому солдатику в изгвазданных болотной жижей галифе и белой нательной рубахе. Видимо, не успел до конца одеться, поднятый по тревоге. Зато на поясе — ремень с подсумками, а в руке — винтовка. И фуражка с синим верхом на голове.

— Товарищ капитан! — на лице парнишки было написано несказанное облегчение: как же — с отцом-командиром, как за каменной стеной.

— Боец Афанасьев? — с некоторой запинкой всплыло в мозгу узнавание, и капитан, смутившись, убрал наган в великоватую для него пустую кобуру от «ТТ» — куда делся пистолет, он понятия не имел, но кармашек под запасную обойму был пуст. — Вы один, боец Афанасьев!

— Афонин, товарищ капитан, — поправил командира солдатик. — Один я… Все патроны расстрелял и — деру, — в окающем говорке парня сквозил стыд. — Испужался я… Я — один, а зеков — тыщи…

— Объявляю вам благодарность за то, что сохранили оружие, — капитан с трудом поднялся на ноги и покачнулся.

— Служу трудовому народу! — по уставу ответил боец, вставая по стойке «смирно». — Ой, да вы ранены, товарищ капитан!..

К вечеру Полешкову и его спутнику удалось собрать полтора десятка бывших охранников. Оружие сохранили далеко не все, многие были полуодеты, а патронов на оставшиеся винтовки и автомат было — кот наплакал, но капитан привечал всех, старался ободрить, направо-налево объявлял благодарности, отлично понимая, что только так может сплотить деморализованных поражением подчиненных в некое подобие боевой единицы.

Попалось на пути капитана и несколько беглых зеков. И не только перепуганных «доходяг», рванувших через колючку при первых выстрелах…

— Товарищ капитан! — верный Афонин, ставший при командире кем-то вроде адъютанта, указал на шевелящиеся на противоположной стороне поляны кусты. — Никак затаился там кто…

— Афонин, Ермолаев — за мной! — шепотом приказал Полешков, вынимая наган и взводя курок. — Остальные — на месте.

К кустам подобрались, стараясь не шуметь. Да, похоже, тем, кто скрывался в зелени, было совсем не до происходящего вокруг.

«Что это за хреновина? — думал капитан, вслушиваясь в пыхтение и стоны и осторожно отодвигая ветку. — Зверь какой, что ли?..»

Далеко не сразу он сообразил, что странный «зверь», копошащийся в траве, — это двое мужчин в черном, увлеченно возящихся над распластанным под ними молочно-белым телом. Женским телом.