— Конечно, я приеду, — заторопилась Аврора, — я бы сразу приехала, как ты мне только про этот вариант сказала, если бы Кирка не заболел.

— Отлично, я Сичкину сейчас перезвоню, он тебя ждет. Он по-прежнему на даче в Малаховке — от жары там спасается, от смога. У него же сердце, у бедняги, весной инфаркт был… — Потехина вздохнула. — Я тоже туда к нему на дачу приеду. Дел, правда, много, я еще к сыну хотела на матч поспеть…

— Глеб играет сегодня? — спросила Аврора. — Я за него болеть буду.

— У них товарищеский матч в Раменском, я думала — не успею туда, Полякова послала Ванечку, он безотказный… Но к вам в Малаховку я все же приеду. Сичкин, он, конечно, честнейшая душа, но глаз со стороны тоже не помешает. — Голос Потехиной звучал бодро, деловито. — Дачу его очень просто найти. Записывай. Поворот с Рязанки на Малаховку, там первый поворот направо, и от перекрестка начинается улица Дубовой Рощи — там самая последняя дача у леса. Сразу увидишь в конце улицы зеленый забор, сплошные елки-сосны и дача со шпилем-башенкой. Старый дом — я еще помню, как Сичкин его в восемьдесят втором у директора гастронома перекупил. Посидим, послушаем, что Сичкин скажет. Обмозгуем. И если решишься, можно будет уже завтра ехать смотреть квартиру и вносить задаток. Возьми деньги из банка.

— Марьяша, спасибо, что бы я без тебя делала? — произнесла с чувством Аврора. — Как мне тебя благодарить?

И вот она была на пути в Малаховку. Ее обгоняли, ей сигналили, ее подрезали. Аврора уступала — она вела бы свою машину гораздо лучше, если бы целиком сосредоточилась на дороге. Но как раз этого у нее и не получалось. В зеркальце Аврора видела свое лицо — оно отчего-то казалось чужим и незнакомым. Этот майор из розыска, он снова приходил… Они допрашивали Гусарова… Что он им сказал? Отчего они так беспомощны с ним? Вместо того чтобы взяться за него как следует, занимаются выяснением каких-то непонятных пустяков… Кто ей звонил утром после того ужина, того проклятого ужина, перевернувшего всю ее жизнь… Зачем им это? Для чего?

Аврора внезапно вспомнила, с каким ужасом все последние дни она ждала нового звонка Гусарова. Все существо ее было парализовано безотчетным страхом, а ведь она ни в чем точно не была уверена до сегодняшнего дня…

А Гусаров так больше и не позвонил. Звонили многие — кто, она даже и не в силах вспомнить сейчас от волнения, от переживаний… Но лишь один голос она так боялась услышать — его.

Аврора резко нажала педаль тормоза. Машины впереди остановились. А она, задумавшись, едва не зевнула… Весь оставшийся путь она старалась быть предельно собранной и внимательной и не думать ни о чем, кроме красных габаритных огней обгоняющих ее машин. Поворот на Малаховку уводил ее в хвойный лес. По обе стороны дороги замелькали дачи — старые, новые, заросли бузины, заборы. Указатель на перекрестке подсказал, улица Дубовой Рощи направо. Аврора осторожно въеха на узкую сонную дачную улицу. Тишина, солнцепек… Глухой зеленый забор последней дачи. Калитка, росшая шиповником и давно отцветшим жасмином, Аврора остановилась. Вышла из машины и направилась к калитке. Та была не заперта. Участок был грандиозный добрый гектар леса — запущенный, заросший. Земле тут, видно, никто никогда не занимался — клумбы заглушил чертополох, кустарник, росший вдоль забора, походил на настоящие джунгли. По едва видной в высоко сухой траве дорожке Аврора медленно пошла к дому. Дача была действительно старой — двухэтажная, просторная, с башенкой-мезонином. Весь фасад занимала застекленная терраса — шторы на окнах были раздвинуты. Входная дверь открыта настежь. Аврора поднялась по скрипучим ступенькам крыльца.

— Здравствуйте, а вот и я, эй. — Она заглянула на террасу: прохладно, уютно, тихо. Только где-то муха жужжит, сражаясь с оконным стеклом. На террасе стояла мягкая мебель и сервант с посудой. А середину ее мал огромный овальный стол, за который в дни молодости Марка Наумовича Сичкина усаживалось сразу двенадцать гостей. И сейчас стол тоже был накрыт белой льняной скатертью, в вазе стояли полевые цветы. В центре красовался старинный самовар, из которого шел пар. Тут же был большой термос, ваза с зелеными яблоками, дачный чайник — белый в красный смешной горошек, кремовый пышный торт в пластиковой прозрачной коробке, разная закуска, бутылки коньяка и любимого Авророй ликера «Куантро» и три чайных прибора. Аврора вздохнула с облегчением, бросила сумку на диван. Вот она и добралась до цели. Здесь она отдохнет от тяжелой дороги и тревожных мыслей и, быть может, наконец-то обретет ясность в главном вопросе своего смутного будущего — вопросе с новой квартирой.

— Эй, вы гостей принимаете? — спросила она громко.

— Эй, ты? Уже приехала? — откуда-то из глубины дома раздался в ответ голос Потехиной. — Подожди, я в ванной.

Марья Захаровна Потехина появилась на террасе через минуту — с полотенцем, одетая в брючный бежевый летний костюм. Она улыбнулась Авроре, положила полотенце.

— Я тоже только приехала, пылища на дороге — жуть, прямо лицо все стягивает, и крем не помогает увлажняющий. — Она тряхнула своими темными волосами. Челка упала ей на лоб так, что стало не видно глаз. — Сичкин купаться пошел, сейчас явится… А мы давай пока с тобой чай пить. Маркуша самовар лично ставил — у него тут на даче свой распорядок… А хочешь кофейку — крепкого, горяченького — после такой дороги взбодриться?

— С удовольствием, — сказала Аврора, усаживаясь за стол.

* * *

— Я не понимаю, Анфиса, ничего не понимаю, что ты говоришь? — Катя волновалась. — Кто он вообще такой — этот Сичкин?

— Это очень известный в Москве маклер, агент по недвижимости. — Аврора торопилась выложить все как •можно быстрее. — Я почему его знаю — он был знакомым тети Жени, папиной сестры. Два года назад тетя Женя к нему обратилась, и Марк Наумович помог мне с покупкой квартиры — у нас денег было негусто, в обрез, а он сразу предложил приемлемый вариант. Он старый уже был. Ему, наверное, лет шестьдесят было. Мы с| отцом и тетей Женей тогда даже у него на даче несколько раз были, в Малаховке, — он постоянно на даче жил из-за больного сердца. Я его отлично помню, и, когда Аврора мне сказала, что Потехина устроила ей сегодня встречу с ним на его даче в Малаховке по поводу квартиры, я даже сгоряча не сообразила… Но потом… Катя, я не знаю, может, это какая-то ошибка или глупость, но все это странно, очень странно… Этого просто не может быть!

— Чего не может быть, Анфиса?

— Потехина не могла пригласить Аврору к Сичкину на дачу в Малаховку!

— Да почему?

— Потому что Марк Наумович умер три месяца на от инфаркта! — выпалила Анфиса. — Я это абсолютно точно знаю, потому что наша тетя Женя была на его похоронах на немецком кладбище и до сих пор всем твердит, что такого спеца по недвижимости ни в одной нынешней фирме не сыщешь.

Катя молчала. Слушала удары своего сердца. Предчувствия опасности все еще не было… И решения этой головоломки со смертями и ядом она не знала. Но тревог страх Анфисы передались и ей. Словно в калейдоскопе мелькали в памяти какие-то разрозненные обрывки: сумрачный зал «Аль-Магриба» с журчащим фонтаном, дискета Мохова со счетами ресторана, фраза Анфисы «Может он приехал из загорода?», взгляд Симонова, когда он говорил им с Никитой о том, что тажин на ужине предназначался совсем не Студневу, а…