Я люблю городской шум, ощущение бетона под ногами и не скучаю по звездам на небе, потому что огни Манхэттена создают свою собственную вселенную, а восемь миллионов людей более интересны мне, чем восемь миллионов деревьев.

И тем не менее это было несомненно прекрасное зрелище, и при других обстоятельствах я, весьма возможно, расслабился бы и отдался на милость дикой природы, обретя душевный покой и поглощая изделия французского шеф-повара вместе с двумя десятками незнакомых людей, которые, вероятно, нажили свои состояния, обдуривая американский народ.

— Как здесь тихо и спокойно! — восхитилась Кейт. — Чувствуешь, как уходят усталость и напряжение?

— Да я вроде по-прежнему их ощущаю.

— А надо расслабиться. Пусть природа торжествует.

— Точно. Вообще-то я как раз начинаю сливаться со своей примитивной природой.

— Джон, тебя это, возможно, удивит, но ты уже давно слился со своей примитивной природой. Говоря по правде, я до сих пор не видела тебя другим.

Я не понял, то ли это комплимент, то ли критическое замечание, поэтому ничего не ответил.

Мы обошли главное здание и вышли к каменной террасе. Сквозь огромные окна был виден интерьер большого холла, и я мог понаблюдать за постояльцами, сидящими вокруг двух столов и прилагающими титанические усилия, чтобы вести себя соответствующе. Местных среди них, конечно, не было, и откуда бы они ни приехали, путь им пришлось проделать немалый.

Потом я подумал о Бэйне Мэдоксе — сидит там себе в своем огромном холле, рядом камин, собака, охотничьи трофеи, выдержанное шотландское виски, слуга и, вероятно, подружка, а то и две. Для девяноста девяти процентов человечества более чем достаточно. Но Бэйном Мэдоксом — хотя он, вероятно, был весьма доволен своими достижениями и богатством — руководил какой-то внутренний голос, склоняющий его в сторону зла.

Припоминая подробности нашей беседы, я вспомнил странное выражение его глаз и что-то непонятное в поведении, наводившее на мысль, что он задумал какое-то крупное дело и считает себя носителем судьбоносных решений, недоступных остальному человечеству.

Уверен, у него имеются веские причины на то, что он задумал. Мэдокс, по сути дела, намекал на них, угощая нас виски и кофе. Но мне наплевать на эти причины, да и на внутренних демонов, которые его преследуют, равно как на божественные голоса и явную мегаломанию; больше всего меня сейчас беспокоило, что он, видимо, ввязался в какое-то криминальное предприятие и почти наверняка убил моего друга, стремясь добиться какой-то своей цели, несомненно, выходившей за рамки обычной уголовщины.

— О чем ты думаешь? — спросила Кейт.

— О Мэдоксе. О Харри. О ядерных зарядах и радиосигналах. И о прочем в том же роде.

— Уверена, мы с тобой все выясним.

— Видишь ли, в этой таинственной истории меня радует, что даже если мы ничего не выясним, то довольно скоро узнаем, в чем там дело.

— Мне кажется, было бы гораздо лучше все выяснить до того, как это случится.

Мы подошли к заднему входу в главное здание, не встретив никаких признаков хищной дикой фауны, и я разглядел дверь с деревянной табличкой, гласившей: «Мохаук».

Войдя внутрь, я запер ее на засов, не уверенный, может ли она остановить медведя и не лучше ли придвинуть к ней комод.

— Ой, как тут здорово! — воскликнула Кейт.

— Что?

— Номер. Комната. Ты только посмотри!

— О'кей. — Я посмотрел. Огромная комната со сводчатым потолком, как в кафедральном соборе, отделанная наборной сосновой планкой. Королевское ложе выглядело вполне комфортабельным, но настолько возвышалось над полом, что падать с него было просто опасно. На ложе стояла плетеная корзина с туалетными принадлежностями.

Мебели в комнате было много, кроме того, повсюду валялись многочисленные подушки и одеяла. Я знаю, женщинам такое нравится.

Пока Кейт бродила по номеру, щупая ткани и нюхая цветы, я проверил ванную. Я немного помешан на ванных, но эта была в полном порядке. Мне нравятся хорошие унитазы. Я умылся над раковиной и вернулся в номер.

В его дальнюю стену был встроен большой камин из дикого камня с дровами и растопкой, к которой Кейт уже подносила зажженную спичку. Лучинки вспыхнули, и она сказала:

— Очень романтично!

Над камином висели огромные рога, и это напомнило мне, что я и сам в данный момент в некотором роде рогат.

— У меня рог вырос, — сообщил я.

— Ты что, не можешь просто наслаждаться всей этой роскошью?

— Ты же сама сказала, что это очень романтично.

— Романтика и секс вовсе не одно и то же!

Я знал, что, если продолжу спор, ничего не получу, и пошел на компромисс:

— Я человек тонкий и чувствительный. Ладно, давай включим какую-нибудь музыку.

На столе стоял плейер и лежала стопка дисков.

Я быстренько нашел диск с записью Этты Джеймс,[23]которая, как я знал, нравилась Кейт, и сунул его в плейер.

Кейт обнаружила бутылку красного вина, которую и откупорила. Потом разлила вино по бокалам и протянула один мне:

— За нас.

Мы чокнулись, отпили по глотку и поцеловались, едва коснувшись губами. Я не самый большой любитель вина, но однажды открыл, что оно равнозначно романтическому настроению, а романтическое настроение ведет к… сами знаете чему.

Кейт обошла комнату и выключила лампы. Мы разулись и уселись в удобные кресла, стоящие друг против друга перед пылающим камином.

— Хорошая это была мысль, если не думать о стоимости, — сказала Кейт.

— Да мне тут Бэйн кое-что подсказал насчет цен на нефть. Так что завтра покупаем нефтяные фьючерсы, как только рынок откроется. А потом я звоню своему букмекеру и ставлю кучу денег на дату начала войны. Как тебе кажется, эта война связана с тем, что задумал Мэдокс?

— Возможно.

— Ага… Может, Мэдокс собирается устроить ядерный взрыв в Багдаде и таким образом не дать нам ввязаться в войну? Может, именно такую игру он затевает?

— Не знаю. Да и что толку гадать?

— Это называется анализ. Именно за это нам и платят.

— Я сейчас не на службе.

— Ядерный взрыв в Багдаде поднимет цены на нефть или опустит? И как же мне ставить деньги на дату начала войны, если ей будет предшествовать ядерный взрыв? Как думаешь?

— Думаю, сегодня тебе уже пора перестать об этом думать.

Я оглядел затемненную комнату, освещенную лишь огнем камина. Отблески пламени отражались от картин, висевших на стенах. За окном поднялся ветер, завывая в каминной трубе, гоня опавшие листья.