– Чтоб изнасиловал его осел, – горячо пожелал Усерхет начальнику стражи, пославшему его сюда, – чтобы изнасиловал осел его жену!

Да, не мешало бы залить гнев вином.

Между тем путники приблизились, поравнялись со стражниками, и тут Квинт Минор, поправляя тяжелый мех, незаметно вытащил пробку, и красное вино искристой струей потекло на землю, впитываясь в серую пыль. Квинт Минор заметался, ища якобы укатившуюся пробку и намеренно громко стеная:

– Ах я несчастный. Все вино вытечет на землю. А какое вино! Из лучших сортов винограда. Сладкое как мед! – И Квинт Минор бестолково засуетился вокруг стоящих осликов и дважды, как бы в сердцах, ударил веткой по плечам Нехси.

Юноша даже после удара молчал, словно замороженный. И хотя ему был известен план Квинт Минора, он, столь же прямодушный, как и нелепо погибший Саамон, не умел притворяться и лишь изумлялся актерскому таланту Квинт Минора.

Те, для кого этот спектакль предназначался, отреагировали быстро. Первым вскочил со своего места Нахт. Прислонив копье к стене, он подбежал к стремительно пустеющему бурдюку и начал пить вино, подставляя согнутые ковшиком ладони.

– Это мое вино, – притворно возмутился Квинт Минор.

– Твое вино охлаждает пыль под ногами, – засмеялся мужчина, продолжая пить.

Тут Усерхет посмотрел на кувшин, который он продолжал держать в руках, усмехнувшись, встал, вылил воду и, подойдя, подставил кувшин под выливающееся вино.

– Мы спасаем твое добро, – насмехаясь, объяснил свои действия Усерхет и, запрокинув голову, стал пить большими глотками, словно его мучила жажда.

Квинт Минор схватился за голову. Уже опьяневший Нахт громко хохотал и подставлял под струю не ладони, а открытый рот. Сладкое вино выкрасило его губы, текло по щеке, заливало шею. Квинт Минор решил, что достаточно изображать несчастье, и торжественно воскликнул:

– Для таких отважных воинов мне вина не жаль!

Подвыпившие стражники потребовали еще вина, и хитрый купец старательно подливал его в быстро пустеющие чаши.

К «часу, который видит красоту Ра», то есть к полуночи, стражники напились до бесчувствия и заснули крепким сном. Пока они еще были в состоянии пить и шутить, Квинт Минор, весело болтая, все старался показать свое кольцо, до неправдоподобия выворачивая левую руку. Вдруг подвыпившие охранники захотят снять с него это роковое кольцо. Но его старания были напрасны. Равнодушно скользя взглядами по украшению, стражники желали лишь вина.

– Пьем за твое Ка, – восклицали они, поднимая чаши, – пей же и сам. Не будь привередой.

В полночь Квинт Минор и Нехси сняли тело несчастного Саамона со стены, погрузили на осла и растворились в ночи. Возле стены, лежа рядом со своими копьями, остались громко похрапывающие во сне стражники.

Все следующие дни Квинт Минор провел сидя в тени двора. Он ни во что не вмешивался, ничего не говорил, равнодушно смотрел, как выбивается из сил Мери-Пта, стараясь обслужить себя, детей и бездельничающего мужа.

Женщина толкла в каменной ступе зерна ячменя и пекла на горячих камнях тонкие лепешки. Ходила за водой к выложенному камнем колодцу. По крытой лестнице из двадцати пяти ступенек спускалась к воде и с полным кувшином возвращалась обратно. Месила глину, лепила кувшины, чаши. Ходила на рынок менять их на еду. Дети постоянно крутились рядом с ней, стараясь хоть чем-то помочь.

Десятилетняя Таопер, изящно поставив кувшин на плечо, носила воду из колодца, поливала овощи на огороде. Гладкое смуглое тело девочки было одновременно еще детским и в то же время полно пробуждающегося женского изящества.

– Пора ей надеть платье, – неожиданно раздраженно пробурчал Квинт Минор, представив себе мужские взгляды на улице, – что это она ходит в одном пояске.

В жарком климате Египта обнаженное тело, тем более тела детей, было совершенно будничным, не привлекающем внимания делом. Мальчики носили лишь нитки бус на шее, девочки – гребни в волосах или пояски. Мери-Пта, оторвавшись от работы, непонимающе посмотрела на мужа, затем на девочку, и взгляд ее потеплел. Еще два, от силы три года, и можно будет выдавать ее замуж.

– Хорошо, – согласилась женщина, – принесу сегодня ей платье.

Таопер радостно заулыбалась. Квинт Минор на мгновение почувствовал себя важным человеком в делах этой семьи. Он даже встал, подошел к Мери-Пта, работающей на гончарном круге, решительно отодвинул женщину в сторону и, сев на ее место, взялся вылепить римскую амфору. От радости, что муж пришел в себя, Мери-Пта засияла.

Но от желания до умения часто очень большое расстояние. Квинт Минор не раз видел, как под ловкими руками гончаров из комка глины легко, словно самостоятельно вырастая, появляются прекрасные вещи. Но под его руками вышел такой кривобокий урод, что дети, побросав свои дела, уставились на него, открыв от изумления рты. Зло смяв кувшин, Квинт Минор бросил комок глины на землю и вышел из дома.

Загребая ногами серую пыль, бесцельно бродил он по улицам, пока не дошел до пристани. Вдоль причала стояли изящные, узконосые, ярко раскрашенные ладьи с бело-голубыми парусами и нарисованными по бокам глазами. Грузчики с корзинами, наполненными зерном, гулко топали твердыми пятками по сходням, разгружая широкие неповоротливые баржи. Погонщики быков покрикивали на неторопливых животных. Всюду мельтешили таможенные писцы со свитками папируса в руках. В Египте обожали порядок и переписывали все и всех.

Продолжающийся разлив буквально на глазах превращал городки, деревни, усадьбы в острова. На месте скрывшихся под водой дорог плавали лодки. Сутолока, сумятица, шум, кутерьма.

Безучастно, чуждый всем и всему, не участвуя ни в работе, ни в жизни, сидел Квинт Минор на пристани и смотрел вдаль. Если плыть по реке на север, то можно добраться до берегов Великого зеленого простора. За морем Италия. Но что найдет он там? Его некогда крупная монументальная фигура сгорбилась. Мясистое лицо, прежде полное важности, обмякло. Щеки повисли. Вдоль губ пролегли морщины. Парик съехал набок. Босые загрубевшие ноги до щиколоток покрылись пылью. Вид его был жалок.

– Привет тебе, Яхмос, – неожиданно раздалось рядом.

Квинт Минор медленно перевел взгляд с реки на говорившего. Перед ним стоял высокий крепкий мужчина с кожей красноватого оттенка коренного жителя Египта. Поверх набедренной повязки на египтянине была надета тонкая, прозрачная, мелко гофрированная рубашка. Красивый воротник из камней прикрывал грудь, пышный парик – голову, а на ногах – о чудо! – были сандалии. Словом, человек, стоящий перед Квинт Минором, был не беден.

– Что ты молчишь? Разве ты не узнаешь меня? Я Сенмут.

– Ну… – неопределенно пожал плечами Квинт Минор. Этот жест можно было понять и как то, что он вспомнил незнакомца, и как то, что он его никогда не видел.

Сенмут сел рядом, быстро оценивающе оглядел Квинт Минора и, словно этот осмотр вполне удовлетворил его, улыбаясь, продолжил: