– Исключительно крепкая к-конституция. Отделатся сломаннойключицей, – резюмировал Эраст Петрович и повернулся к залу. – Всё кончено,успокойтесь! Кто хочет, может встать. Кто слишком взволнован, лучше остаться вкреслах. Господа актеры, принесите дамам воды! И нашатырю.

Осторожно, еще не до конца поверив в спасение, некоторыевстали. Первой вскочила Дурова.

– Не трогайте! Вы делаете ему больно! – крикнула она Масе,который стягивал запястья ассистента ремнем.

– Его в каторгу нужно! Он нас всех чуть не угробил! –Мефистов грозил Девяткину костлявым кулаком. – Я буду свидетельствовать насуде! О, как я буду свидетельствовать!

Ной Ноевич вытирал платком макушку.

– Бросьте, Антон Иванович, о каком суде вы говорите? Этобуйнопомешанный.

Руководитель «Ковчега» оживал прямо на глазах. Вот и голосокреп, засверкал взгляд. Поднявшись на сцену, режиссер встал в величественнойпозе над стонущим Девяткиным.

– С феноменальным провалом вас, мой бездарный ученик.Художнику такого специфического дарования место на уже помянутой мноюКанатчиковой даче. Там применяют прогрессивные методы лечения и, кажется, дажеесть драматический кружок. Когда подлечитесь, можете его возглавить.

Вдруг Штерн чуть не полетел с ног. Сзади наскочила Дурова,оттолкнула его.

– Вы не смеете над ним издеваться! Это подло! ГеоргийИванович нездоров! – Она опустилась на колени, принялась стирать с лицаДевяткина пыль и грязь. – Жорж, я все равно люблю вас! Я всегда буду васлюбить! Я буду навещать вас в больнице каждый день! А когда вы выздоровеете, яувезу вас. Вся беда в том, что вы вообразили себя титаном. Но титаном бытьнеобязательно! Титаны все время пыжатся и поэтому несчастны. Маленькимчеловеком быть лучше, поверьте мне. Видите, какая я маленькая? И вы станьтетаким же. Мы созданы друг для друга. Вы это поймете. Не сейчас – потом.

Оглушенный, страдающий от боли Девяткин не мог говорить.Только пытался отстраниться от «дуры». Судя по гримасе, быть маленькимчеловеком он не желал.

– А что, коллеги, – воскликнул Ной Ноевич. – Бенефис-то,между прочим, вышел эффектный! Жалко лишь, публики не было. А станемрассказывать – никто не поверит. Решат, мы сами все разыграли, сами повсюдувзрывчатки понасовали, ради рекламы… Кстати, – забеспокоился он и перешел нашепот, – взрывчатка не может взять и от чего-нибудь сдетонировать? Умоляю,тише! Ксантиппа Петровна, не кричите вы так!

Любящая женщина говорила человеку, едва не взорвавшемутеатр, прекрасные слова. Потом приехала медицинская карета, и санитары увелисвязанного безумца, бережно поддерживая его с обеих сторон. СердобольнаяВасилиса Прокофьевна, забыв о пережитом ужасе, накинула поникшему ассистенту наплечи пальто, да еще перекрестила болезного.

Люди жалостливы к сумасшедшим, думал Фандорин, и, наверное,это правильно. А между тем тип психического расстройства, именуемыйманиакальностью, порождает самых опасных на свете преступников. Им свойственныстальная целеустремленность, абсолютное бесстрашие, виртуознаяизобретательность. Наибольшую угрозу несут в себе маньяки с размахом. Те, ктоодержим не мелким бесом похоти, а демоном миропреобразования. И если им неудается преобразовать мир в соответствии со своим идеалом, они готовыуничтожить всё живое. По счастью, пока никакому Герострату испепелить храмжизни не под силу, руки коротки. Но прогресс создает все более мощные средстваразрушения. Грядущая война – к сожалению, видимо, неизбежная – будет невиданнокровопролитной. Она разразится не только на земле и на поверхности моря, но и ввоздухе, в глубине вод, повсюду. А век еще только начался, технический прогресснеостановим. Трагикомичный Жорж Девяткин – не просто свихнувшийся отартистического честолюбия горе-режиссер. Это прообраз злодея нового типа. Онине удовольствуются одним театром в качестве модели бытия; они захотят весь мирпревратить в гигантскую сцену, ставить на ней пьесы своего сочинения, отвестичеловечеству роль послушной массовки, а коли спектакль провалится – погибнутьвместе с вселенским Театром. Всё именно этим и закончится.

Безумцы, захваченные величием и красотой своих концепций,взорвут Землю. Надежда лишь на то, что найдутся люди, которые их вовремяостановят. Такие люди необходимы. Без них мир обречен.

Но эти люди не всесильны. Они уязвимы, подвержены слабостям.Например, некто Эраст Петрович Фандорин, столкнувшись с катастрофой невселенского, а игрушечного масштаба, чуть не дал модели бытия погибнуть.Следует признать, что в этой абсурдной истории он вел себя жалко.

Конечно, есть смягчающие обстоятельства.

Во-первых, он был не в себе. Ослеп, оглох, потерял ясностьмысли, утратил самоконтроль. Тут обе стороны – и преступник, и расследователь –были в состоянии помешательства, каждый по-своему.

Во-вторых, трудно не заплутать в лабиринтах неестественногомира, где игра подлинней реальности, отражение интересней сути, артикуляциязаменяет чувства, а под гримом не разглядишь лица. Только в театре, среди людейтеатра могло произойти преступление с подобными мотивами и в подобном антураже.

Офицерик с далекой имперской окраины так и тянул быармейскую лямку, подобно чеховскому Соленому, разыгрывая демонизм передгарнизонными барышнями. Но вихрь театра, долетевший до азиатской дыры,подхватил поручика, оторвал от земли, завертел, унес прочь.

Маленький человек возжелал стать большим художником и радиутоления этого ненасытного голода был готов принести в жертву что угодно и когоугодно, включая самое себя.

Его любовь к Элизе была отчаянной попыткой зацепиться зажизнь, уйти от самоистребления, к которому влекла его одержимость искусством. Ив любви Девяткин действовал в точности, как поручик Соленый: вел нелепую осадупредмета страсти, люто ревновал и жестоко расправлялся с удачливымисоперниками-тузенбахами.

Что может быть нелепее трюка с гадюкой? Жорж оказался рядомс Элизой и один из всех не растерялся, потому что это он и засунул змею вкорзину. В среднеазиатской степи Девяткин, вероятно, научился обращаться спресмыкающимися – демоническому поручику подобное hobby было бы к лицу. (Небудем забывать, что Девяткин хранил склянку с ядом кобры, которым смазал остриерапиры.) Он знал, что укус сентябрьской гадюки особенной опасности непредставляет, и нарочно подставил руку. Рассчитывал вызвать у Прекрасной Дамыгорячую благодарность, которая затем перерастет в любовь. Благодарность-то Жоржвызвал, но ему было невдомек, что у женщин благодарность и любовь проходят поразным ведомствам.