Сейчас мне жалко и смешно вспоминать свои тогдашние слезы иметания, однако, повторюсь, жизнь моя и в самом деле висела на волоске, потомучто я отчаянно желала не стоять перед судьбоносным выбором, а лучше умереть… Скакой охотой поменялась бы я участью с Левушкой!

И я стала молиться. Я рассказала в молитве господу все, какесть, все, что происходит (хотя, конечно, он, Всеведущий, и сам знал ослучившемся, да и происходило оно с его божественного произволения). Ипопросила: коли он сам привел меня на край такой бездны, так пусть даст мненекий знак, согласно которому я бы и поступила — либо в бездну бросилась, либоудержалась бы на краю, сохранив себя в чистоте.

Не знаю, сколько часов прошло. Видимо, настал уже вечер,потому что в палате стемнело, но я не зажигала лампочку.

Я, как сейчас помню, стояла на коленях около кровати, накоторой тихо, безропотно, молчаливо и достойно угасал доктор Сокольский.Стояла, положив голову рядом с его обритой наголо головой, ловя его почтинеслышное дыхание. Как вдруг затопали тяжелые шаги, а потом старая простыня,отделявшая Левушкину кровать от общей палаты, затряслась, словно кто-то пыталсяее отдернуть, да не мог.

Я поднялась, отодвинула простыню — и чуть не упала при видеогромного, словно оживший гардероб, мужика в потертом кожухе, который в обеихруках держал какой-то ящик, окутанный рогожами. Оттого, что руки у него былизаняты, он и не мог отодвинуть занавеску.

— Здоровеньки булы, — пробормотал он по-малороссийски,смешно хлопая голубыми лучистыми глазами. — Вы будете барышня Колчинская,сестрица?

— Я. А ты что хочешь, голубчик?

— Мне вам передать велено. — И с этими словами он тяжелобухнул на пол ящик, в котором что-то гулко звякнуло.

Мужик сделался красен от страха при этом звуке.

— Господи боже! — вскричал он вдруг тонким голосом. — Данеужто ж разбил? Она ведь наказывала мне, чтобы я бе-е-режно, осторо-ожненькоящик нес. А я, медведище…

Он сокрушенно покачал головой.

— Поглядите, сестрица, — попросил, морщась так жалобно,словно собирался заплакать, мужик, — поглядите, не побилось ли стекло? Колитак, мне лучше руки на себя наложить, чем ей на глаза попасться!

«Ну вот, еще один грешник сыскался!» — подумала я сневеселой усмешкой и потянула на себя рогожу, любопытствуя, что ж за стеклотакое и зачем приволок его мне этот презабавный мужик.

И я подумала, что брежу, когда увидела, что в ящике лежат,бережно обернутые бумагой и переложенные соломою, бутылки полусухого «Абрау-Дюрсо».Не одна бутылка, а полдюжины…

Видимо, в таком душевном напряжении находилась я, чтонемедленные слезы так и хлынули из моих глаза, и я словно бы на какой-то миглишилась сознания от внезапности облегчения. Когда миг безумной радости минул,я заметила, что мужика уже нет рядом. Кинулась искать его, спросить, какогоневедомого благодетеля благодарить мне за этот дар, но он исчез, словно сквозьземлю провалился.

Ну что ж, я, по примеру всех озадаченных, но не могущихотыскать ответа на свой вопрос, возблагодарила небо за то, что оно послалосвоего ангела, пусть и в столь юмористическом обличье, и вернулась в палату.Здесь я первым делом откупорила бутылку и кое-как, с ложечки, напоилаполубеспамятного доктора Сокольского. Полбутылки выпить он не мог, едва-едваосилил половину стакана, но и это, как мне показалось, произвело благотворнуюперемену.

Немного успокоясь, я начала искать в случившемся признакиреальности. Провидение Провидением, но шампанское, да еще в бутылках, — предметмира земного! Я внимательно осмотрела ящик, но ничего не нашла.

Несколько дней я пребывала в неизвестности относительнопроисхождения неожиданного дара. Эти дни были наполнены надеждами: Левушкепостепенно становилось лучше. И хотя до окончательного выздоровления было ещедалеко, ясно стало, что угрозы его жизни больше нет. Мы с доктором осторожнодавали шампанское и другим больным, у которых также были нелады с сердцем.Доктор, правда, предупреждал меня, что отныне Левушке всегда надо будетособенно беречься с сердцем, и мне следует за ним особенно присматривать… Нуда, он первый узнал, что его коллега Сокольский, едва вернувшись к жизни,сделал предложение сестре Колчинской, и та его с радостью приняла…

Итак, Левушкины дела резко шли на лад, моя душа быласпокойна. Однако любопытство меня все же мучило: кто был моим нежданнымблагодетелем? И вот как-то раз, оставив подле Левушки пришедшую мне на сменусестру Зиночку Переслегину, я побежала на рынок, чтобы купить кое-какихпродуктов. Особенно масла, которое нужно было моему жениху. И не поверила своимглазам, увидев около рыбного ряда того самого мужика, которого считалапосланником небес! Он торговался с каким-то рыбаком так азартно, что у меня неосталось никакого сомнения в его земном происхождении. Я подскочила к нему и неотошла до той минуты, пока не выпытала, кто он таков и кто велел ему привезтишампанское в тифозный барак.

Ответ выбил у меня из-под ног всякую почву: мужик оказалсявозчиком и, с позволения сказать, интендантом «Резеды»! И шампанское мне привезпо строжайшему наказу самой мадам!

Ну что тут оставалось мне делать? Только руками развести,дивясь прихотливости души человеческой. Не думала, не гадала я, что мне удалось-такипробудить жалость в очерствевшем сердце мадам. Может статься, конечно, дама сияиспугалась, что я обращусь с жалобой к военному начальству, которое вовсеискоренит ее притон? Но какими бы побудительными причинами она нируководствовалась, я испытывала к ней такую живую признательность, что с трудомсдержала слезы. Наверное, случись такое во время жизни мирной, безмятежной,ограниченной строгими правилами, я никогда не поступила бы так, как поступила вту минуту, обуреваемая признательностью, еще не очнувшаяся от пережитыхстрахов. Узнав, что возчик собирается возвращаться к своей работодательнице, япопросила его отвезти меня в «Резеду».

Мужик испугался: открывать мне, кто прислал вино, ему былоне велено. Однако что сделано, то сделано, и он меня повез в «Резеду»,причитая, что теперь «Федора Ивановна» (так он называл мадам, настоящее имякоторой, как я потом узнала, было Теодора Иоганновна) с него голову снимет заболтливость.

Я вошла в «Резеду» и попросила у горничной вызвать хозяйку.Теодора Иоганновна вышла, но излияний моих явно тяготилась и поспешила меняпоскорей выпроводить. У меня создалось впечатление, что она стыдится своегоблагодеяния. Ну что ж, я только и могла, что снова поблагодарить ее и выйти. Ивдруг…

Вот что случилось вдруг.