К крыльцу «Резеды» подкатил лихач — один из немногих, ещесохранившихся в городе. Из нарядной пролетки выпорхнули три развеселые дамы вкомпании с одним не менее веселым офицером. Хохоча и щебеча, компания ввалиласьв дом, не обратив на меня, застывшую в сторонке, никакого внимания. Но я.., яистинно была прикована к месту, потому что в одной из красоток, разряженной впух, веселой, хмельной, я узнала Малгожату.

И тут я вспомнила, что давным-давно ничего не слышала о ней.Болезнь Левушки оторвала меня от прежних забот, я просто-напросто забыла обывшей своей подруге. Вычеркнув ее из своей жизни, я словно бы вычеркнула ее изжизни вообще, решив почему-то, что она безропотно исполнит мое требованиеуехать из города и больше не попадаться мне на глаза. Однако вот же она, вот! Игде! Ну что ж, рыба ищет где глубже, а человек — где лучше. Если для менярешение пойти «в девушки» было бы равнозначно смерти, для Малгожаты оно лишьсоответствовало потребностям ее натуры. Она больше всего на свете любиламужскую любовь, а уж здесь-то она могла получить ее в избытке.

Я опустила голову, дивясь той горечи, которую испытала, иглубине презрения к Малгожате, которую чувствовала сейчас. Кажется, даже когдая уличала ее в предательстве, мне не было столь тяжко. Хотелось поскорей уйти…Уже выходя за калитку, я услышала оклик:

— Барышня!

Я обернулась и увидела, что Теодора Иоганновна стоит накрыльце и машет мне. Нехотя вернулась и подошла к ней.

— Я чувствовала себя неловко, выслушивая нынче слова вашейпризнательности, — проговорила она, — потому что предназначены они были не мне.И хотя я дала слово молчать, что-то подсказывает мне, что я поступлюсправедливо, нарушив это слово. Помните тот день, когда вы пришли ко мне, а ясделала вам оскорбительное для вас предложение? Вы кому-то говорили об этом?

— Не припомню, — ответила я. — Нет, точно, не говорила…

— Тогда остается лишь дивиться, каким образом она узнала,что вы были здесь, — усмехнулась «мадам Резеда».

— Кто? О чем? — не могла взять в толк я.

— Почти немедля после вашего ухода ко мне явилась однаособа, которая взялась допрашивать меня с пристрастием и узнавать, зачем в«Резеде» появлялись вы. Разумеется, я не стала скрывать причин вашего прихода.Услышав подробности нашей беседы, гостья моя расхохоталась и сказала, чтоничего глупее в жизни не слышала, что я ничего не понимаю в людях и сестрамилосердия Колчинская никогда и ни для кого не поступится своей честью. Тогда ясказала, что оная сестра поведала мне о своей любви, и если она истинно любитсвоего доктора Сокольского, значит, ей никакая жертва ради него не будетслишком велика. И добавила, что мне, любительнице наблюдать человеческиепороки, будет очень любопытно узнать о метаниях души той девицы, которые раноили поздно все же приведут ее в «Резеду». Гостья моя поглядела на меняисподлобья и спросила: в самом ли деле мне нужны новые девушки или я простоиспытывала сестру Колчинскую? Я окинула ее взглядом и сказала, что такую, какона, взяла бы не раздумывая. "Ну что же, быть по сему, — ответила она мнеи добавила:

— Но только при одном условии!" Я выслушала ее условиеи долго смеялась над прихотливостью души человеческой… Ну вот, собственно, этовсе, что я хотела вам рассказать. Теперь прощайте.

И она ушла, оставив меня на крыльце. Какое-то время япостояла, потом снова пошла к калитке. А что мне было делать? Послать заМалгожатой и выразить ей мою благодарность? Кабы она была ей нужна… Не дляблагодарности сделала она это, нет, не для благодарности! Ничуть не сомневаюсьв том, что я услышала бы в ответ на мое «спасибо!» ее обычное: «Нема за цо!»

* * *

…Я оглядываюсь на свое прошлое, вспоминаю те или иныесобытия и думаю: а как проистекала бы моя жизнь, если бы не случилось того, илитого, или этого? Была бы я счастливей или несчастней? Осталась бы жива илидавно уже приклонила голову к земле навеки? Однако жизнь моя состоит из чередынеразрывных случаев и случайностей, и представить ее без какого-то из них также невозможно, как спустить петлю в середине вязания: все распустится,расплетется, разойдется. Например, я никак не могла избежать того, чтобы нерассказать об описанном выше эпизоде. Быть может, я и хотела бы пропустить его,дабы создать видимость, что осталась тверда в своих намерениях касательноМалгожаты, но себя не обманешь, и без этого случая непонятно будет, почему явернула ей свое доверие.., которое она потом, уже во Франции, использует опятьже мне во вред.

Я затаила горечь на нее на всю жизнь, это правда. Порою ядаже ненавижу ее. Однако стоит мне только вспомнить ноябрьские дни 1918 года,сыпнотифозный барак, заострившееся лицо доктора Сокольского, его исхудалыеруки, его закатившиеся глаза, его уже предсмертный, неостановимый бред и точувство последнего ужаса, которое меня все больше охватывало, и я чувствую, чтомоя обида на Малгожату меркнет, бледнеет, блекнет, растворяется в безграничнойпризнательности за то, что она тогда сделала. Не хватит целой жизни моей длятого, чтобы отблагодарить ее. Поэтому мои проклятия в ее адрес всегда будутмешаться с благословениями…

* * *

— Fracture? — спросил хирург медицинского центра «Осман»,принимая снимок от красивого рентгенолога, которому бы в сериалах играть всякихжиголо-сердцеедов (причем отнюдь не вегетарианцев!), а не заниматься такойгрубой прозой жизни, как съемки разных-всяких бедер, верхних и нижнихконечностей…

Лишь только увидев его, Алена втихомолку порадовалась, чтосегодня надела не просто какие-то там трусишки или даже стринги, азавлекательнейшие кружевные розовые штанишки, так что, надо полагать, на столежиголо-рентгенолога она выглядела недурственно…

— Бонжур, здравствуйте! — сказала она с извиняющейсяулыбкой, и рентгенолог, на кармане халата которого был прикреплен тот же самыйбейджик с именем Оливье Савояр (красивое имя — Оливье, особенно еслиабстрагироваться от известного салата), ласково улыбнулся в ответ.

Интимно наклоняясь над Аленой, он полушепотом просил ее чутьповернуться на бок и слегка согнуть ноги в коленях… «Да, правильно, вот этуногу чуть вперед… О, merci, merci!»

Он заставлял ее вертеться с боку на бок, уходил, нажималкакие-то кнопки, снова возвращался. Потом с той же затаенной, интимной улыбкойпопросил ее одеться и подождать результатов рентгена.

Ждать пришлось минут десять, не более того, а потом жиголотанцующей, как и подобает, походкой прошел мимо сидящей в коридоре Алены и,открыв дверь в кабинет хирурга, любезной улыбкой и взмахом руки пригласил еевойти.

— Fracture? — спросил хирург, принимая от него снимки иприкладывая их к освещенной панели.