class="p1">– Эчиль мне дорога, – прервал меня деверь. – Из всех моих жен я всегда почитал ее больше остальных. – Я изумленно вздернула брови. – Да, Ашити. Мейлик я любил. Мне казалось, что с ней я становлюсь свободен. Женитьба на ней стала первым и единственным, что я сделал, нарушив клятву. Не видел в этом плохого. Двух жен я взял тех, на кого указала мама, третью выбрал по сердцу. И женился быстро, чтобы она не успела помешать. Мейлик была со мной нежна, покладиста, я отдыхал с ней. Но почитал больше нее я все-таки Эчиль. За терпение, за то, что никогда и ничем не укорила, хоть и было за что. Я виноват перед ней и знаю, что не простит. А простит, так не забудет.

– А рядом с Эчиль тебе было тепло? – спросила я, когда он прервался.

Архам снова повернул ко мне голову и задержал взгляд, но был этот взгляд устремлен сквозь меня, словно бывший каан сейчас бродил где-то далеко отсюда, в своем утраченном прошлом. Наконец отвернулся и кивнул.

– Да, было. Давно. Потом я чувствовал себя виноватым перед ней и старался меньше подходить. Да, мне было тепло с Эчиль. Я не любил ее, как Мейлик, но была… – он поджал губы, явно подбирая слово, а после уверенно произнес: – Нежность. Да, я чувствовал к ней нежность. И мне нравилось говорить с ней. Потом я привел Хасиль, а зимой…

– Я знаю, что произошло, – сказала я, поняв, что он не хочет произносить вслух то, что сделала Хасиль и за что не понесла никакого наказания.

Архам бросил на меня взгляд, и мне показалось, что он сейчас закроется, но деверь все-таки заговорил:

– Я не должен был приводить Хасиль. Она мне нравилась, очень нравилась. Самая красивая девушка Зеленых земель, бойкая, языкастая. Я даже завидовал Танияру и злился, когда увидел его с Хасиль. А потом подумал, что это справедливо. Я забрал у брата челык, значит, ему должна достаться первая красавица нашего тагана. Мне казалось, что она любит Танияра, и никак не мог понять, почему он тянет. А когда он уехал, Хасиль вдруг начала ко мне ластиться. Я тогда сильно разозлился на нее. Думаю, ну как?! Всего несколько дней назад у брата на шее висела, а сейчас готова мне на шею кинуться. Отругал ее и велел ко мне не подходить. А как вышло, что с ней сошелся, сам не пойму. Хасиль пришла повиниться, сказала, что дурного в голове не было. Я ее слушаю, а сам глаз отвести не могу. В голове мутиться, все мысли об одном. А потом дурман сошел, да уже всё сделано. Так на душе тяжко было, да тут мать насела – женись да женись. Говорит, Танияр девушку долго обманывал, так хоть сейчас ты не обмани. Говорит, любит же тебя и тебе по сердцу. Да только я не потому женился.

– А почему?

– Чтобы Танияру такая не досталась. Думаю, я откажусь – она опять к нему. Отнесет ей тархам и знать не будет, что за женщину берет. В дом ее привел, а сам смотреть не мог. Если бы не мать, совсем бы не заходил. А так приду, Хасиль подластится, вроде и распалила. Потом на душе еще гаже становилось, а после того, что она с Эчиль сделала, прогнать хотел, хоть и беременная. Опять мать за нее заступилась. Клялся, говорит, слушать меня, вот и слушай. А после того, как с Мейлик сошелся, перестал к Хасиль заходить.

– Значит, с Хасиль быть не хочешь?

– Нет.

– А с Эчиль?

Я затаила дыхание, ожидая ответа. Архам невесело усмехнулся и покачал головой:

– А ей мне в глаза смотреть совестно.

– Но если она всё еще тебя любит? Если готова простить? У вас с ней трое детей…

– Трое? – деверь воззрился на меня с изумлением. – Она…

– Белек, – пояснила я. – Эчиль твою пятую дочь к себе взяла. О ней как о родной заботится. Вот и выходит, что уже не две, а три дочери, – я улыбнулась. – Может, она не так красива, как Хасиль. И вовсе не хрупкая, как Акмаль, но одна из всех твоих жен была с тобой честной. А раз уж ты себя виноватым перед ней чувствуешь, то, может, пришло время искупить вину? Впрочем, на то твоя воля и желание. Я совсем не хочу тебя уговаривать, но если вдруг Эчиль тебе желанна, то…

– Да я даже не знаю, простит ли меня Танияр! – воскликнул Архам. На нас обернулись, и деверь понизил голос: – Я виноват перед ним и перед людьми. Может, в тот же день, как мы войдем в Иртэген, вечером я выпью чашу с ядом, а ты спрашиваешь, какую из жен я выберу.

Он замолчал, а я посмотрела на брата Танияра с новым интересом. То есть он идет заведомо готовый к каре, которую считает справедливой. Архам винит себя, готов понести наказание и умереть, но всё равно идет. Кажется, даже в моем спасении не видит искупления. Просто делает что должно и возвращает брату его жену, однако не ожидает снисхождения. Любопытно, насколько я права?

– Ты думаешь, что дайн тебя не простит? – спросила я.

Архам бросил на меня хмурый взгляд.

– Я принял его челык, зная, что это обман, – чуть помедлив, заговорил деверь. – Я потворствовал матери. И, узнав, что она виновна в смерти отца, увел ее и сбежал сам. Я не позволил свершиться суду каана, а потом и вовсе ушел к илгизитам. За что меня прощать?

– Но ты ведь ведешь меня, – заметила я.

– Всего лишь возвращаю брату его женщину, но не ищу прощения, – отчеканил деверь. – Или ты думаешь, что твое возвращение – плата за мою жизнь?

– Я думаю, что ты храбрый и честный, – улыбнулась я. – Но ты кое-чего не знаешь.

Архам впился в меня взглядом, и я пояснила:

– Ты, конечно, спас мать и увел ее из тагана, но сделал это по воле брата. Мы уже тогда знали, кому служит Селек, и нам нужно было подтверждение этому. Танияр приказал не мешать тебе. Мы всегда знали, где вы находитесь и что делаете. И когда за вами пришел Рахон, следопыты проводили вас до Каменного леса. Танияр надеялся, что, проводив мать, ты вернешься, но принял твой выбор. Да, он сердит на тебя, но карать не станет. Ты возвращаешься домой, Архам, но как будешь жить, решать только тебе. И если найдешь в себе смелость взглянуть в глаза тем, кого обидел, если будешь таким же решительным, каким