— Даже если речь идёт о СТА ТЫСЯЧАХ пик? И это только ближайшие пару лет?

Де Лара долго силился понять по моему лицу подтекст, смысл. Почему я весёлый такой? В смысле возбуждённый. Но до тупицы просто не доходили масштабы. Снова подался вперёд.

— Сеньор Пуэбло. — Выдал тяжёлый вздох: «Как с вами, малолетками, сложно». — Это — дела купеческие! Прибыли! Договоры! Контракты! Вы вольны заключать с герцогом любые договорённости! Или с кем бы то ни было ещё. Но вернуть аванс моему сеньору — это дело чести. И вашей, и моего сеньора. Не смешивайте эти понятия.

Бернардо не сдержался и хлопнул себя по лбу.

— Ричи, я продам душу за такой контракт! Правда отец поставит условие работать по предоплате.

— Кажется, кое-что вам перепадёт, бросил я. — Трифон! — рявкнул в потолок. — Трифон, мать твою!

— Бегу, сеньор граф! — донёсся бас ожидающего за углом за дверью на втором этаже детинушки.

Де Лара скривился при его виде — как лаймовым соком подавился.

— Это ничтожество всё ещё живо? — презрительно бросил он.

— А в чём проблемы? — криво, с вызовом, улыбнулся я.

— Моя б воля — я б запорол такого на конюшне в первый же вечер.

— Я не могу его пороть. Трифон — вольный. Мой денщик. То есть личный боевой слуга.

У личного боевого слуги за спиной был приторочен памятный арбалет. Не взведённый, от греха, но я уже говорил о его колоссальных размерах?

— И как же этому… Существу удалось стать вольным? — В голосе графа не только ирония, но и злость. Сеньор де Лара отхватил от детинушки по мордасям в своё время. Да вместе с телохранами и отхватил — кулаками раскидал там всех. А такое не прощается. А после из под носа его увёл мой отец — не мог сеньор отомстить. Пичалька.

— Трифон, неси пергамент, будем сиятельному герцогу письмо писать, — бросил я за плечо подошедшему слуге. — Ввиду непонимания его посланником прописных истин.

— Я бы попросил вас, граф! — налились кровью глаза де Лары.

— Да, вашсиятельство! — небрежно бросил денщик, и, видимо, ТАК глянул на графа, что того перекосило. Самого взгляда не видел, Трифон за спиной стоял, но перекос был знатный.

— Как стал вольным? Я его освободил, — с улыбкой ответил я на заданный ранее вопрос. — За заслуги.

— Заслуги? — Оппонент скривил морду.

— Ага. Он помог мне отбиться от напавшего на меня благородного.

— То есть нападать на благородных, сеньор Пуэбло, это… Положительная практика для ВАШИХ людей. — Де Лара заводился. Осталось чуть-чуть дожать. Но пока не получалось, и я думал, как именно это лучше сделать.

— А в чём проблема, собственно? — скосил я под дурачка.

— Данный индивидуум был закабалён за нападение на благородного.

— Он совершил коронное преступление? — сделал я вид, что не понял. — Запрет выкупа и освобождения сеньором в нашей стране только за коронные преступления. Нет?

— Нет, запрета выкупа не было. — Сеньора графа затрясло. — Но ваш отец поступил необдуманно, сохранив подлецу жизнь!

— То есть мой отец… Слабо разбирается в людях. Так? — Я вперил в оппонента ледяной взгляд. — То есть он — глупец?

— Я не говорил этого. Но я сказал, что твой отец сделал большую ошибку, выкупив этого кандальника, по которому плакало ближайшее дерево! — сеньор тоже подался вперёд, обостряя. Боковым зрением увидел, что Бетис раскрыл рот, чтобы вмешаться и остудить наши горячие головы, но ему на плечо легла рука наставника.

— То есть выкуп человека, который позже спас жизнь его сыну — для вас ошибка, — констатировал я. — Я думал, это называется прозорливостью, но, видимо, у вас в Картагенике это называется ошибкой. Сеньор де Лара! — вскочил я и положил руку на эфес. — Сеньор де Лара, вы оскорбляете память моего отца!

— Сеньоры, спокойно! Так мы ни до чего не договоримся! — ледяной голос наставника Берни.

Я немного опал. Нельзя так явно. Надо осаждать, дать вспылить сеньору. ОН должен меня вызвать. Сел на место. Де Лара тоже сел, тяжело дыша. Немного успокоился.

— Приношу извинения, сеньор Пуэбло, если сочли мои слова оскорблением памяти вашего отца. Я не хотел как-то принизить его заслуги.

— Также приношу извинения, — склонил я голову в ответ. — Он умер совсем недавно, и я слишком чутко реагирую на всё, связанное с его памятью.

Замяли. И какое-то время просто сверлили глазами друг друга, давая сами себе остыть.

— Значит, сия особь — вольный? — хмыкнул граф, и судя по глазам, в них запрыгали бесенята. Кажется, прокупил фишку, что может не выпустить его из города. Сука!

— Да, — спокойно кивнул я.

— И речи о его продаже не идёт?

— Нет. — Я покачал головой. — Более того, это мой человек, из моей свиты. И любой «наезд» на него — это «наезд» на меня. Законы Приграничья — только вместе мы можем противостоять угрозам.

Мои слова должны выглядеть, как попытка вытащить Трифона из дерьма. Сеньор граф улыбнулся — такое впечатление у него и создалось. Я расписываюсь в тактическом бессилии.

— Вот, вашсиятельство! — Детинушка тем временем, аккуратно ступая, принёс тубус, пергамент и писчие. Я щёлкнул пальцами, стараясь, чтобы он это увидел, и, кажется, тот намёк понял. Ибо встал прямо за плечом и натужно засопел.

Граф скривился, после чего не выдержал и вскочил, отодвигая стул:

— Пуэбло, чёрт побери! Если это твой человек — реши вопрос сам!

— А в чём дело? — Я делал вид, что собираюсь писать.

— Этот выродок смотрит мне в глаза!

Злость. Ненависть. Яд. Бессилие. Клятва мести в будущем — чего только не было в этом взгляде и жестах.

— Граф, какие проблемы? — придал я голосу безразличность. — Присядьте, мы будем писать письмо вашему сеньору. Ибо я вижу, что вы некомпетентны в некоторых вопросах, а потому готов подождать отмашку от его светлости из Картагены, погостив в Луз-де-ла-Луне ещё недельку.

— Пуэбло, не беси меня! — навис он надо мной. — А то я за себя не отвечаю!

— Я бесю? Поднял я кристально чистые глаза. — Чем?

— В каких это вопросах я некомпетентен?

— В экономике. Вы совершенно не понимаете, из чего формируется доход вашего герцогства, граф. Если хотите, я прямо скажу — сеньор де Лара, вы тупой! Вы «паритесь» о сотнях солидов там, где рискуете потерять тысячи! Это верх некомпетентности! А потому я буду обсуждать этот вопрос с вашим сеньором напрямую!

— Граф, вы забываетесь!

Мои вытащили клинки на пол-лезвия. Его люди — тоже. Вскочил, держа ладонь на эфесе, и Бетис. Только я сам, он и наставник Берни сохранили хладнокровие.

Я картинно отложил перо, уже смоченное чернилами. Приподнялся, как и сеньор, опираясь на столешницу.