его ладони опускаются на мои обнаженные бедра, шероховатость мозолей и жар его рук посылают искры по моей коже.

— Возвращайся в постель. Я буду там, как только смогу.

Мои бедра двигаются взад-вперед, дразня растущую выпуклость.

Я прекрасно понимаю, что движет этим желанием. Завтра я уезжаю, и после этого поездок в Нью-Йорк не будет. В следующий раз, когда я увижу Оливера — если я увижу его снова — мы не будем женаты. И то, что было всего лишь листом бумаги, стало для меня кое-что значить. Это невидимая нить, нечто, связывающее нас вместе, что не разделяется никем другим и ни на что не влияет.

Его дыхание учащается, сухожилия на шее напрягаются.

— Остаток дня я твой. Я не буду работать.

— Ты обещаешь? — Я игнорирую модификатор.

Он мой — временно. Он знает, что мы — тикающие часы, как и я.

— Я обещаю. — Оливер стонет, его пальцы сжимаются на моих бедрах, когда они продолжают двигаться. — Черт возьми, Ханна.

Я хихикаю. Трепет от того, что он отвечает на мои прикосновения так же, как я реагирую на его, — это кайф. На мне нет нижнего белья, так что все, что нас разделяет, — это тонкий материал его штанов.

Рука Оливера поднимается все выше и выше по моей ноге, пока не оказывается под тонкой тканью моего пеньюара. Его член подергивается, когда он обнаруживает, какая я мокрая, что-то первобытное и гордое согревает его взгляд.

Он смотрит на телефон, затем на часы.

— Шестьдесят секунд, Ханна.

Сначала я не понимаю, что он имеет в виду. Его ладонь накрывает мою грудь, прикосновение нежное и дразнящее. Его большой палец едва касается моего соска, но это наполняет меня потребностью и подпитывает зависимость, которую я развила к Оливеру Кенсингтону.

Я вскрикиваю, когда он внезапно зажимает мой сосок, вспышка боли разносится по всему моему телу и усиливает мое вожделение.

— Пятьдесят секунд.

Он говорит серьезно. Если я не кончу к тому времени, Оливер перестанет прикасаться ко мне.

И я могла бы кончить, но это было бы не так приятно. Он — то, чего хочет мое тело.

— Оливер. — Мне нравится произносить его имя. Нравится, как меняется выражение его лица, какая-то тайная перемена в ответ на мой голос.

— Чего ты хочешь, Ханна? — Один палец проникает внутрь меня, прижимаясь к местечку, от которого по мне разлетаются искры удовольствия. — Ты хочешь трахнуть мою руку и притвориться, что это мой член?

Я стону, прижимаясь лицом к его шее и глубоко вдыхая. Знакомый аромат его дорогого одеколона. Успокаивающий и возбуждающий одновременно. Я привыкла к аромату его кожи. На простынях, на которых я сплю. До конца моей жизни это всегда будет напоминать мне о нем.

— Тридцать девять, — бормочет он, веселье наполняет его голос.

Мои бедра двигаются быстрее, все мое тело напряжено и ноет от желания. Второй палец растягивает меня, раскрывая. И затем, наконец, его большой палец касается моего клитора. Все мое тело дергается, волна ощущений толкает меня выше, когда он проводит маленькими кругами вокруг припухшего места.

— Двадцать, Ханна.

Я тру его руку, усиливая давление и сосредотачиваясь на этом одном месте.

— Десять.

Его пальцы сжимаются, задевая чувствительное местечко внутри меня. И затем я кончаю, обрушиваясь на него, когда дрожь удовольствия пронзает меня. Дикий ритм моего сердца перекрывает все остальные звуки, постепенно замедляясь, пока я снова не смогу слышать, думать и дышать.

Оливер уже разговаривает по телефону. Он наблюдает за мной с довольной улыбкой на губах, развалившиюся у него на коленях, слушая все, что говорят на другом конце линии, и кивает в такт.

Я начинаю вставать, но его рука напрягается, удерживая меня на месте у его груди. Когда я поднимаю взгляд, линия его подбородка острая и напряженная. Я сдаюсь, расслабляясь у него на груди, и мышцы расслабляются.

В какой-то момент я засыпаю у него на коленях.

* * *

Саванна уже ждет, когда я вылезаю из машины, Оливер настоял на том, чтобы я взяла ее. Ее светло-каштановые волосы собраны сзади в аккуратный шиньон, несколько прядей развеваются на легком ветерке. Прекрасный весенний день, солнечный, с низкой влажностью. И достаточно рано в субботу, когда обычно оживленные улицы Нью-Йорка в основном пустынны.

— Привет, Саванна.

Она поворачивается, от этого движения ее белый плащ распахивается спереди.

Я одета небрежно, в джинсы и оверсайз толстовку Йельского университета, которую взяла у Оливера. Для меня было шоком обнаружить, что у него есть удобная одежда. И поскольку я планировала пробыть в Нью-Йорке всего три дня, мне не хватает чистой одежды. И наряда для свадьбы, который является причиной этой прогулки.

— Ханна! — Каблуки стучат по асфальту, когда Саванна спешит ко мне. Она обнимает меня, затем отстраняется, чтобы осмотреть мой наряд.

Она, конечно, выглядит гораздо моднее. Раньше, когда я чаще бывала в Нью-Йорке, Саванна была той, кто всегда одевала меня, когда мы куда-нибудь выходили.

Я готовлюсь к осуждению, но все, что она делает, это поднимает бровь.

— Ты выглядишь счастливой, — говорит она.

— Это намек, что я похожа на бездомную? — Я поддразниваю.

Саванна смеется. Ее смех легкий и воздушный, как звенящий колокольчик. И я быстро вспоминаю, почему Нью-Йорк был не для меня, как я всегда чувствовала себя неполноценной.

Но сейчас я чувствую себя так. Нет ничего, что я предпочла бы носить, чем мои любимые джинсы, удобную толстовку и кроссовки, с моими естественным цветом волос, собранными сзади в неряшливый пучок. Мне уютно и тепло, и мне не интересно, что незнакомцы на улице думают о моей внешности.

— Нет. Это не то, что я бы надела. Но тебе идет.

Я ухмыляюсь.

— Спасибо.

— Давайте сначала отправимся на Пятую авеню.

— Звучит заманчиво.

Я решила, что это будет нашей первой остановкой, исходя из места нашей встречи и дорогого вкуса Саванны. Это именно то, что мне нужно на сегодня.

Свадьба Гарретта Андерсона покажет, кто